Блиииин...
Только что хром выдал предупреждение системы безопасности в духе того, что загружался google.ru и вдруг перебросил на google.com, а это, типо очень подозрительно.
Можно подумать, что хром не имеет к гуглу никакого отношения и не знает, какие у него переадресации идут.
Только что хром выдал предупреждение системы безопасности в духе того, что загружался google.ru и вдруг перебросил на google.com, а это, типо очень подозрительно.
Можно подумать, что хром не имеет к гуглу никакого отношения и не знает, какие у него переадресации идут.
вторник, 06 апреля 2010
Мои внутренние часы похоже идут не в ту сторону. Днем хочу спать, а в 5:30 ночи пишу посты в ЖЖ.
воскресенье, 04 апреля 2010
![[info]](http://l-stat.livejournal.com/img/userinfo.gif)
Засыпаю и почти сквозь сон слышу за окнами колокольный звон. И вспоминается, как так же сквозь сон, издалека доносились воскресные барабаны в Африке на Буньони...
Опубликовано с мобильного портала m.livejournal.com
Опубликовано с мобильного портала m.livejournal.com
суббота, 03 апреля 2010
У меня ощущение, что не все смс до меня доходят. Если вы послали мне смс и не получили ответа - свяжитесь со мной другим способом.
вторник, 30 марта 2010
Господа, я тут все никак не могу найти miniSD rjnjhsq будет читаться моим КПК. Покупать карточки одну за другой а потом не знать, куда их деть мне уже надоело...
Есть ли кто из знакомых, кто дал бы мне всунуть miniSD (именно SD а не SD HC - эти точно не подойдут) в мой КПК? Или microSD (eсть переходник.)
Есть ли кто из знакомых, кто дал бы мне всунуть miniSD (именно SD а не SD HC - эти точно не подойдут) в мой КПК? Или microSD (eсть переходник.)
Какое-то стилистическое несоответствие. Обычно после терактов СМИ мечутся в поиске информации, поступают противоречивые сведения, и так далее.
Сейчас же СМИ имеют всю информацию сразу, и на следующий же день успевают организовать телепередачу с пострадавшими.
Как будто у них у всех сразу после события появились тексты с тем, что именно говорить.
Сейчас же СМИ имеют всю информацию сразу, и на следующий же день успевают организовать телепередачу с пострадавшими.
Как будто у них у всех сразу после события появились тексты с тем, что именно говорить.
суббота, 27 марта 2010
пятница, 26 марта 2010
вторник, 23 марта 2010
По природе своей я человек добродушный. Кроме того, я сознательно не позволяю себе осуждать кого бы то ни было - ведь плохих людей нет. Разумеется, речь идет о случаях, когда эти люди не обижают других и не вредят миру.
Но есть некоторые вещи, для которых я делаю исключение. В частности, меня сердят многочисленные отсылки на Алые паруса. Яндекс на это словосочетание выдает два миллиона страниц. Первая - ссылка - на сам текст в библиотеке Мошкова (молодец яндекс, я не ожидал от него - обычно тексты по строчке из них ищу) Третья - статья википедии про фильм. А все остальное...
-- Также компания «Алые Паруса» занимается предоставлением организацией и проведением...
И такого - два миллиона! Они даже не видят всей несуразицы подобных фраз. Какой-то такой вид лицемерия, который не скрывает своей сущности. Грей сделал чудо из ничего, а они наоборот, из чуда пытаются сделать торговую марку. Эдакая глумливая насмешка над самой идеей.
Я был в той деревне - откуда ты, должно быть, идешь, словом, в Каперне. Я люблю сказки и песни, и просидел я в деревне той целый день, стараясь услышать что-нибудь никем не слышанное. Но у вас не рассказывают сказок. У вас не поют песен. А если рассказывают и поют, то, знаешь, эти истории о хитрых мужиках и солдатах, с вечным восхвалением жульничества, эти грязные, как немытые ноги, грубые, как урчание в животе, коротенькие четверостишия с ужасным мотивом...
...
Собственно я об этом всем заговорил потому, что рядом со мной построили небоскреб у котором на первом этаже супермаркет с названием Алые паруса. Каждый раз, как я его вижу, я вспоминаю описание супермаркета у самого Грина. В момент, когда Ассоль рассказывает, что ей не удалось продать игрушки.
- Ничего, это все ничего, ты слушай, пожалуйста. Вот я пошла. Ну-с, прихожу в большой страшеннейший магазин; там куча народа. Меня затолкали; однако я выбралась и подошла к черному человеку в очках. Что я ему сказала, я ничего не помню; под конец он усмехнулся, порылся в моей корзине, посмотрел кое-что, потом снова завернул, как было, в платок и отдал обратно.
Лонгрен сердито слушал. Он как бы видел свою оторопевшую дочку в богатой толпе у прилавка, заваленного ценным товаром. Аккуратный человек в очках снисходительно объяснил ей, что он должен разориться, ежели начнет торговать нехитрыми изделиями Лонгрена. Небрежно и ловко ставил он перед ней на прилавок складные модели зданий и железнодорожных мостов; миниатюрные отчетливые автомобили, электрические наборы, аэропланы и двигатели. Все это пахло краской и школой. По всем его словам выходило, что дети в играх только подражают теперь тому, что делают взрослые.
Супермаркет в книге хотя бы назывался честно - "Детский Базар". Называли бы действительно в духе своего мировоззрения: "Мир Товаров". Эдакий мир, состоящий из товаров. Или "Мир сантехники". Такие названия хоть и нелепы, но по крайней мере смешны, если попробовать это вообразить, что уже неплохо...
Но есть некоторые вещи, для которых я делаю исключение. В частности, меня сердят многочисленные отсылки на Алые паруса. Яндекс на это словосочетание выдает два миллиона страниц. Первая - ссылка - на сам текст в библиотеке Мошкова (молодец яндекс, я не ожидал от него - обычно тексты по строчке из них ищу) Третья - статья википедии про фильм. А все остальное...
-- Также компания «Алые Паруса» занимается предоставлением организацией и проведением...
И такого - два миллиона! Они даже не видят всей несуразицы подобных фраз. Какой-то такой вид лицемерия, который не скрывает своей сущности. Грей сделал чудо из ничего, а они наоборот, из чуда пытаются сделать торговую марку. Эдакая глумливая насмешка над самой идеей.
Я был в той деревне - откуда ты, должно быть, идешь, словом, в Каперне. Я люблю сказки и песни, и просидел я в деревне той целый день, стараясь услышать что-нибудь никем не слышанное. Но у вас не рассказывают сказок. У вас не поют песен. А если рассказывают и поют, то, знаешь, эти истории о хитрых мужиках и солдатах, с вечным восхвалением жульничества, эти грязные, как немытые ноги, грубые, как урчание в животе, коротенькие четверостишия с ужасным мотивом...
...
Собственно я об этом всем заговорил потому, что рядом со мной построили небоскреб у котором на первом этаже супермаркет с названием Алые паруса. Каждый раз, как я его вижу, я вспоминаю описание супермаркета у самого Грина. В момент, когда Ассоль рассказывает, что ей не удалось продать игрушки.
- Ничего, это все ничего, ты слушай, пожалуйста. Вот я пошла. Ну-с, прихожу в большой страшеннейший магазин; там куча народа. Меня затолкали; однако я выбралась и подошла к черному человеку в очках. Что я ему сказала, я ничего не помню; под конец он усмехнулся, порылся в моей корзине, посмотрел кое-что, потом снова завернул, как было, в платок и отдал обратно.
Лонгрен сердито слушал. Он как бы видел свою оторопевшую дочку в богатой толпе у прилавка, заваленного ценным товаром. Аккуратный человек в очках снисходительно объяснил ей, что он должен разориться, ежели начнет торговать нехитрыми изделиями Лонгрена. Небрежно и ловко ставил он перед ней на прилавок складные модели зданий и железнодорожных мостов; миниатюрные отчетливые автомобили, электрические наборы, аэропланы и двигатели. Все это пахло краской и школой. По всем его словам выходило, что дети в играх только подражают теперь тому, что делают взрослые.
Супермаркет в книге хотя бы назывался честно - "Детский Базар". Называли бы действительно в духе своего мировоззрения: "Мир Товаров". Эдакий мир, состоящий из товаров. Или "Мир сантехники". Такие названия хоть и нелепы, но по крайней мере смешны, если попробовать это вообразить, что уже неплохо...
воскресенье, 21 марта 2010
Лишь второй раз пересматривая Алису, подумал, что возможно имя Ам, которое там прозвучало, начало фразы "I am..." Или какая-то еще игра слов... По переводу так просто не понять...
И вот все думаю, из какой детали одежды она сделала себе платье, когда в первый раз уменьшилась? Перчатки? Они как раз полосатые и эластичные...
И вот все думаю, из какой детали одежды она сделала себе платье, когда в первый раз уменьшилась? Перчатки? Они как раз полосатые и эластичные...
пятница, 19 марта 2010
Ранее: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12
– Хорошо посидели. Душевно.
– Да, только немного обыденно.
– Знаешь, Остин, для меня в последнее время и обыденность – экзотика.
– Догадываюсь. Ты долго уже сам не свой. Но ведь не расскажешь...
– Расскажу, пожалуй. Только попозже.
– Ну, попозже так попозже.
– Слушай, у тебя эта царапина на лице разве справа была? Хотя, извини. Идиотский вопрос.
– По крайней мере, какой-то странный.
– Забудь.
– Попробую.
– Всё-таки приятно было увидеть всех старых знакомых разом.
– И незнакомых тоже. Что это за девушка была? Веда, кажется.
– Так, одна приятельница.
– Тоже позже расскажешь?
– Ага.
– По-моему, груз скрываемого тобой уже превысил критическую массу. Сейчас самое время. А я тебе потом помогу посуду помыть.
Остин указал на неприбранный стол, оставшийся после ухода гостей. Неяркий торшер отражал свой свет в гранях пустых бокалов. Я махнул рукой:
– Да ладно, я завтра сам помою. Впрочем, ты прав. Сейчас самое время.
– Вот и славно! – обрадовался Остин. – Рассказывай. Кстати, смотри. Тут ещё два бутерброда осталось. Один тебе, другой мне.
– Ешь оба, я не буду.
– Ты? Не будешь?
– Да, я перестал есть мясо.
– С каких это пор?
– Недавно.
– И зверушек не жалко?
– Так наоборот, потому и не ем, что жалко.
– Это слишком поверхностный взгляд. Ну, представь, что будет, если все станут вегетарианцами. Вся экологическая система, построенная на том кто кого ест и в каких количествах, рухнет. Леса начнут вырубать под поля твоей вегетарианской еды. Животным придется совсем не сладко.
– Думаешь? – с сомнением спросил я.
– А ты считаешь, что изменение типа питания такого распространённого вида как Homo Sapiens никак не повлияет на все остальные виды?
– Ты сумасшедший.
– Я? Нисколько. Даже более того – я единственный нормальный человек в этом безумном мире! Впрочем, мы отвлеклись. Ты хотел что-то мне рассказать.
– Да, конечно...
Я собрался с мыслями и начал:
– Помнишь, я давал тебе почитать одну книжку на нелепом языке?..
Я рассказывал долго и сумбурно. А Остин внимательно слушал, не отрывая от меня немигающих глаз и не перебивая. За окном поднялся ветер и хлестал мокрым снегом по стеклу. Забытая посуда на столе застыла в оцепенении. Наконец, я закончил. Остин взял последний оставшийся бутерброд и стал жевать. Потом проглотил и пробормотал:
– Хм. Занятная история. Это кое-что объясняет.
– Знаешь, меня постоянно удивляет, что ты ничему не удивляешься!
– Некоторые теоретики считают, что любая непротиворечивая теория имеет право на существование.
– Даже абсурдная?
– Ага. Как, ты говоришь, звали того, кто рассказал тебе вторую версию происходящего?
– Морок.
– Да уж. Я бы не стал безоглядно верить человеку с таким именем.
– Я тоже боюсь, что Морок морочит меня. К тому же от выбора меня никто не освобождал. Правда суть моего решения совершенно различна в различных вариантах реальности.
– И что ты намерен делать?
– Туссэн поставил меня перед вопросом: какая из двух незнакомых мне душ должна умереть. Вроде бы, третьей альтернативы не существует. Но я понял, какое решение будет верным. Я откажусь от права искать ответ. Это их выбор. И своим отказом я, признаю за ними право на этот выбор.
– По-моему, это самый худший вариант. Если истинна версия Туссэна, то парень, без сомнения, погибнет. Если же Морок сказал правду, то, скорее всего, прошедшим испытание будет считаться тот, кто возьмёт этот выбор на себя. Доказав тем самым свою способность принимать решения подобного рода.
– Я знаю. Но именно так будет правильно.
Остин покачал головой.
– Я сегодня ночью постараюсь отыскать Туссэна и дать ему ответ, – немного помолчав, сказал я. Остин только задумчиво кивнул. Мы ещё помолчали, и я опять заговорил:
– Почему так? Кати либо умерла, либо никогда меня не любила. Передо мной ставят задачу, не имеющую решения. Действительность в любой момент может оказаться иллюзией. На дворе холодно, а на столе гора немытой посуды.
– Что поделаешь, – философски заметил мой друг. – Мир далёк от совершенства. В совершенном мире все иначе. Там всегда тепло и ласковое море. Там все умны и красивы. И все ходят обнаженными. Только я там такой же, как и здесь.
В щели между дверью и косяком торчала записка. Или кто-то писал Мороку, или его квартира опять выкидывала всякие фокусы. А может, записка предназначалась мне? Я выдернул сложенный вчетверо листок бумаги и развернул его. Каллиграфическим почерком, перьевой ручкой, с нажимами, делающими линию то толще, то тоньше, на листке значилось: "И сотворил тогда Бог из Нуна мир за шесть дней и обрёл покой на седьмой. Потому как возложил бремя войны с Хаосом на свое творение". Я пожал плечами и сунул записку в карман.
Помня своё предыдущее посещение этого дома, и страхи, преследовавшие меня до сих пор, я очень медленно открыл дверь и заглянул за неё.
То, что я увидел, было обыденно и фантастично одновременно. Вместо комнаты Морока с черным ковром и серыми стенами меня ждала моя собственная квартира. Отбросив опасения, я зашёл в неё твёрдой походкой хозяина. Мимоходом взглянув на так и не прибранный после ухода гостей стол, я, не раздеваясь, вышел на балкон.
Под моими ногами раскинулся город, то ли тот, который был знаком мне с детства, то ли созданный Мороком для его собственных загадочных целей. Впрочем, обе эти гипотезы могли оказаться верны одновременно. Как он там говорил? "Обладают потенцией развития, судьбой, непредсказуемостью..." И еще что-то про неразличимость.
Холод забирался ко мне в рукава и за шиворот. Снежинки опускались вниз мимо самого моего лица. Быстро теряясь в темноте, они вдруг вспыхивали яркими точками, попав в конусы света под лампами фонарей. Город необратимо менялся у меня на глазах, покрываясь мягкой кожурой снежного покрова. Формы, размеры, и без того плохо различимые в ночном сумраке растворялись в окружающей белизне. Белёсое небо лежало на крышах белых домов, верх и низ переставали существовать. Редкие яркие прямоугольники окон висели в пустоте. Одинокий автомобиль ракетой промчался через эту маленькую, уютную вселенную и скрылся в соседних мирах. Я вновь остался один среди вихрей шестигранных безмолвных сущностей готовых исчезнуть при одном прикосновении моей руки. Время остановилось.
Воскресенье
– Хорошо посидели. Душевно.
– Да, только немного обыденно.
– Знаешь, Остин, для меня в последнее время и обыденность – экзотика.
– Догадываюсь. Ты долго уже сам не свой. Но ведь не расскажешь...
– Расскажу, пожалуй. Только попозже.
– Ну, попозже так попозже.
– Слушай, у тебя эта царапина на лице разве справа была? Хотя, извини. Идиотский вопрос.
– По крайней мере, какой-то странный.
– Забудь.
– Попробую.
– Всё-таки приятно было увидеть всех старых знакомых разом.
– И незнакомых тоже. Что это за девушка была? Веда, кажется.
– Так, одна приятельница.
– Тоже позже расскажешь?
– Ага.
– По-моему, груз скрываемого тобой уже превысил критическую массу. Сейчас самое время. А я тебе потом помогу посуду помыть.
Остин указал на неприбранный стол, оставшийся после ухода гостей. Неяркий торшер отражал свой свет в гранях пустых бокалов. Я махнул рукой:
– Да ладно, я завтра сам помою. Впрочем, ты прав. Сейчас самое время.
– Вот и славно! – обрадовался Остин. – Рассказывай. Кстати, смотри. Тут ещё два бутерброда осталось. Один тебе, другой мне.
– Ешь оба, я не буду.
– Ты? Не будешь?
– Да, я перестал есть мясо.
– С каких это пор?
– Недавно.
– И зверушек не жалко?
– Так наоборот, потому и не ем, что жалко.
– Это слишком поверхностный взгляд. Ну, представь, что будет, если все станут вегетарианцами. Вся экологическая система, построенная на том кто кого ест и в каких количествах, рухнет. Леса начнут вырубать под поля твоей вегетарианской еды. Животным придется совсем не сладко.
– Думаешь? – с сомнением спросил я.
– А ты считаешь, что изменение типа питания такого распространённого вида как Homo Sapiens никак не повлияет на все остальные виды?
– Ты сумасшедший.
– Я? Нисколько. Даже более того – я единственный нормальный человек в этом безумном мире! Впрочем, мы отвлеклись. Ты хотел что-то мне рассказать.
– Да, конечно...
Я собрался с мыслями и начал:
– Помнишь, я давал тебе почитать одну книжку на нелепом языке?..
Я рассказывал долго и сумбурно. А Остин внимательно слушал, не отрывая от меня немигающих глаз и не перебивая. За окном поднялся ветер и хлестал мокрым снегом по стеклу. Забытая посуда на столе застыла в оцепенении. Наконец, я закончил. Остин взял последний оставшийся бутерброд и стал жевать. Потом проглотил и пробормотал:
– Хм. Занятная история. Это кое-что объясняет.
– Знаешь, меня постоянно удивляет, что ты ничему не удивляешься!
– Некоторые теоретики считают, что любая непротиворечивая теория имеет право на существование.
– Даже абсурдная?
– Ага. Как, ты говоришь, звали того, кто рассказал тебе вторую версию происходящего?
– Морок.
– Да уж. Я бы не стал безоглядно верить человеку с таким именем.
– Я тоже боюсь, что Морок морочит меня. К тому же от выбора меня никто не освобождал. Правда суть моего решения совершенно различна в различных вариантах реальности.
– И что ты намерен делать?
– Туссэн поставил меня перед вопросом: какая из двух незнакомых мне душ должна умереть. Вроде бы, третьей альтернативы не существует. Но я понял, какое решение будет верным. Я откажусь от права искать ответ. Это их выбор. И своим отказом я, признаю за ними право на этот выбор.
– По-моему, это самый худший вариант. Если истинна версия Туссэна, то парень, без сомнения, погибнет. Если же Морок сказал правду, то, скорее всего, прошедшим испытание будет считаться тот, кто возьмёт этот выбор на себя. Доказав тем самым свою способность принимать решения подобного рода.
– Я знаю. Но именно так будет правильно.
Остин покачал головой.
– Я сегодня ночью постараюсь отыскать Туссэна и дать ему ответ, – немного помолчав, сказал я. Остин только задумчиво кивнул. Мы ещё помолчали, и я опять заговорил:
– Почему так? Кати либо умерла, либо никогда меня не любила. Передо мной ставят задачу, не имеющую решения. Действительность в любой момент может оказаться иллюзией. На дворе холодно, а на столе гора немытой посуды.
– Что поделаешь, – философски заметил мой друг. – Мир далёк от совершенства. В совершенном мире все иначе. Там всегда тепло и ласковое море. Там все умны и красивы. И все ходят обнаженными. Только я там такой же, как и здесь.
* * *
В щели между дверью и косяком торчала записка. Или кто-то писал Мороку, или его квартира опять выкидывала всякие фокусы. А может, записка предназначалась мне? Я выдернул сложенный вчетверо листок бумаги и развернул его. Каллиграфическим почерком, перьевой ручкой, с нажимами, делающими линию то толще, то тоньше, на листке значилось: "И сотворил тогда Бог из Нуна мир за шесть дней и обрёл покой на седьмой. Потому как возложил бремя войны с Хаосом на свое творение". Я пожал плечами и сунул записку в карман.
Помня своё предыдущее посещение этого дома, и страхи, преследовавшие меня до сих пор, я очень медленно открыл дверь и заглянул за неё.
То, что я увидел, было обыденно и фантастично одновременно. Вместо комнаты Морока с черным ковром и серыми стенами меня ждала моя собственная квартира. Отбросив опасения, я зашёл в неё твёрдой походкой хозяина. Мимоходом взглянув на так и не прибранный после ухода гостей стол, я, не раздеваясь, вышел на балкон.
Под моими ногами раскинулся город, то ли тот, который был знаком мне с детства, то ли созданный Мороком для его собственных загадочных целей. Впрочем, обе эти гипотезы могли оказаться верны одновременно. Как он там говорил? "Обладают потенцией развития, судьбой, непредсказуемостью..." И еще что-то про неразличимость.
Холод забирался ко мне в рукава и за шиворот. Снежинки опускались вниз мимо самого моего лица. Быстро теряясь в темноте, они вдруг вспыхивали яркими точками, попав в конусы света под лампами фонарей. Город необратимо менялся у меня на глазах, покрываясь мягкой кожурой снежного покрова. Формы, размеры, и без того плохо различимые в ночном сумраке растворялись в окружающей белизне. Белёсое небо лежало на крышах белых домов, верх и низ переставали существовать. Редкие яркие прямоугольники окон висели в пустоте. Одинокий автомобиль ракетой промчался через эту маленькую, уютную вселенную и скрылся в соседних мирах. Я вновь остался один среди вихрей шестигранных безмолвных сущностей готовых исчезнуть при одном прикосновении моей руки. Время остановилось.
Конец.
Ранее: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11
– Проходи.
– Ты знаешь, Остин, спешу очень.
– Даже чаю не попьешь?
– Ага.
– Надо же...
– Держи.
– Что это?
– Вот смотри, письмо вскроешь в понедельник, не раньше. И вот тетрадка. Там какие-то мысли... Это то, что я хотел сделать, и видимо не успею. Тексты, ну и всякое разное. Я буду рад, если ты что-нибудь из этого доделаешь.
– Слушай, у тебя всё в порядке?
– Более или менее. Ты бери-бери, я что, зря всю ночь писал?
– По ночам спать надо.
– Знаешь, Остин, я уж две ночи не спал, и сегодня видно не буду. Не успеваю...
– Чего не успеваешь-то.
– Ничего не успеваю. Да, еще. В субботу я всех друзей собираю, приходи обязательно, – я взялся за дверную ручку. Уходить не хотелось. Но дел действительно осталось немало.
Я повернул лицо к несколько ошеломлённому визитом хозяину:
– Слушай, давно хотел тебя спросить. Если Рая нет, то и Бога нет также?
– Это вообще нелепый вопрос. Кого ты имеешь ввиду, говоря "Бог"? – пожал плечами Остин.
– Как кого? Это все знают.
– Все думают, что знают, но никто не задумывался всерьёз над этим вопросом. Ну хорошо. Под Богом ты понимаешь творца Мира, или абсолютное добро, или причину всего, или абсолютный разум, или сущность, которая всё знает...
– Всё вместе, по возможности, – остановил я бесконечный перечень.
– Всё вместе не получится. Всеблагость вместе со всеведением и всемогуществом предполагают совсем иной мир, чем тот, в котором мы живём.
– Тогда, творец Мира и всё, что этому не противоречит.
– Видишь ли, – вздохнул Остин, – говоря "творец Мира", ты постулируешь, что это некто живой и разумный. А эти понятия определены для совсем других сущностей. Сказав, что Бог живой, мы тем самым утверждаем, что он занимается размножением, дышит, ест, а также множество других вещей для высшего существа довольно нелепых. С разумом ещё сложнее. Мы не можем сказать, разумны ли некоторые из животных, поскольку не имеем критерия разума. Как же можно рассуждать о разумности Бога. Короче говоря, считать Бога живым и разумным так же наивно, как представлять его седоволосым старцем с бородой.
– Ну и пусть. Я хочу знать, существует ли Бог, пусть даже непонятно живой ли, разумный ли.
– А в таком случае, я опять спрошу, что ты понимаешь под словом Бог?
– Нечто, с чего начался мир.
– Нечто, с чего начался мир учёные называют Большим Взрывом. Можешь считать, что это и есть Бог. Хотя особого смысла я в этом не вижу.
– Эх, складно ты говоришь. Так бы и слушал всю ночь.
– Так я же предлагаю: заходи, пей чай и слушай сколько угодно.
– Нет, всё-таки спешу. Пока. Не забудь про субботу.
Выйдя на улицу, я хотел было отправиться домой – ещё много чего нужно было написать, вспомнить, доделать. Но тут же понял, что стоит мне сесть за письменный стол, как я усну. К счастью, были ещё дела связанные с активными действиями. Через вечерний город я направился к Мороку.
Остановившись у двери, я внутренне сжался. Собрался с духом, резко толкнул дверь от себя и стремительно вошёл. Реальность оказалась обескураживающе обыденной. Я вновь оказался на лестничной клетке, и дверь хлопнула за моей спиной. Площадка с лифтом зеркально повторяла площадку с другой стороны двери.
– Только этого мне сейчас не хватало, – сказал я вслух, ожидая услышать смех за спиной. Я уже давно привык, что надо мной смеются, и предпочитал, чтобы это происходило открыто. Но лестницу заполняла тишина, разбавляемая лишь невнятным лепетом города за стёклами окон.
Я обернулся к двери и медленно открыл её, встав в проходе. Теперь я мог видеть обе половинки симметричной действительности – две лестничных клетки, два лифта, две тусклых пыльных лампочки. Ситуация была патовая.
Решив проверить, как далеко простирается иллюзия реальности, я спустился вниз по лестнице, ожидая в любой момент смены привычной действительности фантасмагорией. Но город снаружи оказался обычным городом с дотошностью зеркала воспроизводившего реальность. Раздумывая, что мне делать, я вновь поднялся наверх. Завидя знакомую площадку, я вдруг испугался, что не найду за ней привычного мира и навсегда останусь в такой же, но тем не менее другой действительности. Стремительно промчавшись через проём, я успокоился, закрыл дверь и постоял немного. Потом вновь вошёл, и вновь оказался на лестничной клетке.
– Чёрт побери! – выругался я. – У меня нет времени играть в ваши дурацкие игры. И очень нужно поговорить!
Так я ходил туда сюда, ругался, пытался убедить невидимых, а, скорее всего, и несуществующих собеседников, пока, наконец, дверь напротив не открылась и оттуда не высунулась злая физиономия старухи:
– Чего надо тут? – возможно, она и была ведьмой, но ведьмой совсем иного рода, чем те, которых я искал. – А ну, хватит хулиганить!
Я внимательно вгляделся в сморщенное лицо, злые глаза, тонкие белые пиявки губ. Извинился, и сказал, что сейчас уйду. Старуха, словно устрица, захлопнула свою створку, а я обернулся к злополучному проходу, чувствуя спиной прицел дверного глазка. Вздохнув я вышел из двери, и увидев напротив вытаращенную линзу подумал, а есть ли и за этой дверью злобная бабка. Интересно было бы их столкнуть друг с другом.
Не став, однако, экспериментировать, я отправился вниз. У самого выхода взглянул на часы. Сердце ёкнуло. Секундная стрелка двигалась в обратную сторону. Или... Целую минуту я пытался сообразить, в какую именно сторону должны идти часы. Да нет всё правильно. Хотя... Впрочем, что может случиться с часами – они всё время были на мне, и даже если я остался не с той стороны двери... Новые страхи карабкались по моим брюкам, куртке, шее. Ко рту, а потом внутрь, в глубину. А я-то думал, меня уже не испугать.
Прислонившись к стене, я попытался успокоиться. Во-первых, даже если это зазеркальный мир, то что с того. Какая разница, где жить, если они одинаковы? Во-вторых, я всё-таки в нормальном мире. Вот цифры на дверях правильно написаны и вполне читаются. Или нет... Как-то не так они выглядят. Или так... Я столько раз мотался туда-сюда, что совсем запутался! Сев на ступеньку, закрыл глаза, попытался сосредоточится и мысленно представить, как выглядит правильный мир. Открыл глаза и огляделся. Вроде бы, всё в порядке.
Слегка успокоившись и выйдя из подъезда, я быстро зашагал к дому, жалея о столь бездарно потраченном времени и внимательно вглядываясь в каждую встречную вывеску: правильно ли она выглядит, нет ли в ней чего-нибудь необычного, а если есть, то не виной ли этому моя взбудораженная фантазия. Фантазия, конечно, что же ещё!
– Я рада вновь слышать тебя!
– Дядюшка Хо, когда ты говоришь женским голосом называть тебя дядюшкой Хо как-то странно. Нет ли у тебя другого имени?
– У меня вообще нет имени.
– Как так? А как же...
– Имя "дядюшка Хо" является моим не в большей степени, чем любое другое.
– Как же ты живёшь без имени?
– А зачем оно мне? Я уникальна. Других таких нет. Мне не нужно имя, чтобы отличить меня от кого-либо ещё.
– И как же тебя тогда называть?
– Да как хочешь.
– А как обозначать в разговорах с другими?
– Я думаю, – после короткой паузы отозвался мелодичный девичий голосок, – это не мои проблемы.
– Хорошо! – Я разозлился и заявил безапелляционно. – Тогда, в твоей женской ипостаси будешь зваться Сюзанной!
– Может быть, может быть... – уклончиво отозвалась моя "крестница".
– Ладно, чёрт с ними, с твоими именами. У меня важное дело. Мне нужен Туссэн.
– Кстати, это тоже ненастоящее его имя, – ехидно заметила Сюзанна.
– Я знаю, мне уже говорил кто-то, не помню кто именно. Но на его имя мне сейчас тоже плевать, – усталость накопившаяся за несколько дней вдавила меня в кресло. Я закрыл глаза, и весь наш разговор вдруг представился мне сном. – Мне нужен он сам.
– Я сейчас не знаю, где он. Но узнаю, как только он позвонит.
– Хорошо. При первой же возможности перезвони мне. Или пусть сам Туссэн перезванивает.
– Ладно, если тебе это так нужно...
– Всё! – я резко оборвал разговор и бросил трубку. Грубо конечно, но говорить дольше я не мог.
Попытка открыть глаза успехом не увенчалась. Разумнее всего было сейчас улечься спать, но времени совсем не оставалось. Надо написать несколько писем, попросить в них доделать то, что я доделать не успеваю. И всё равно останется много такого, что исчезнет вместе со мной. При мысли об этом у меня задрожали губы. Жаль, безумно жаль.
Я сжался и резко вскочил на ноги, так и не сумев открыть глаза. Сделал шаг, другой, разлепил клейкие веки и побрёл в ванную держась за стену. Холодная вода сделала меня похожим на человека – слегка зомбированного и не очень устойчивого, но более-менее дееспособного. Сев за письменный стол я раскрыл тетрадь, ручка коснулась бумаги. И замерла так, приняв на себя груз всего моего тела.
Из оцепенения меня вывел дверной звонок. Я поднялся и подгоняемый назойливыми трелями добрался до коридора.
За дверью стояла Веда.
– Кажется, – пробормотал я вместо приветствия, – ты в первый раз входишь в мой дом через дверь.
Веда засмеялась.
– И ещё я никогда не видел тебя в пальто.
Веда разделась и без разговоров прошла в комнату. Я поплёлся за ней.
– Знаешь, – извиняющимся голосом сказал я, глядя как девушка уверенно занимает кресло, – у меня сегодня совсем нет времени. А вот в субботу я собираю всех своих друзей. И ты приходи, – я не сразу обратил внимание, что говорю с ней не как с мифическим существом, а как с обыкновенным человеком.
– Знаю я, что ты задумал, – уверенно заявила моя подружка. Вряд ли это было правдой: уж больно весела она была.
– И что же?
– Ты решил отдать своё тело вместо тела этого парня. Так ведь?
– Так, – я нахмурил брови.
– Это глупо. Ты не подходишь.
– Почему это? – опешил я, – Чем я плох?
– Не ты, а твоё тело. Мы не хотели тебе говорить... Но теперь... В общем, ты болен. Твоё тело нельзя использовать. Не переживай, это не смертельно. Но возможности по трансформации...
Почему-то серьезность моей болезни меня сейчас не волновала совсем. Моё будущее менялось кардинальным образом. Ручка, до сих пор зажатая в моей ладони, выскользнула, наконец, на волю, но тут же беспомощно упала на пол. Я бессмысленно стоял посреди комнаты и не мог даже подумать о том, как теперь жить дальше. Мгновение назад вся моя жизнь была расписана по минутам до самой смерти. И вдруг этих минут оказалось во много раз больше.
И надо было вновь что-то придумывать по поводу юноши.
– Ты выглядишь усталым, – заявила Веда из кресла. Она поджала ноги и изображала из себя персонификацию уюта. – Тебе бы поспать сейчас.
– Как же так, – наконец произнёс я. – Я на субботу уже поминки назначил.
– Значит, – невозмутимо заявила Веда, – перенесёшь сборище на воскресенье.
Телефон звонил очень долго, пока я, наконец, не осознал этот факт и не проснулся. Поспешно подбежав к только что смолкнувшему аппарату, я схватил трубку, но услышал лишь короткие гудки.
Я выругался. Наверняка звонил Туссэн. Поспешно я набрал телефон дядюшки Хо. На этот раз пол моего собеседника определить не удалось – детский голос мог принадлежать как мальчику так и девочке.
– Дядюшка Хо, – привычно справляясь с внутренним протестом выпалил я, – мне сейчас звонил Туссэн?
– Откуда я знаю? Я не слежу за тем, кто тебе звонит.
– Но ты передал ему мою просьбу?
– Да.
– Значит, наверняка он. Но ты ведь опять скажешь, что не знаешь где его искать?
– Скажу, – покорно согласился мой собеседник.
– Мне крайне необходимо видеть кого-нибудь из вас. Может, всё-таки сможешь помочь?
– Морок тебе подойдет?
– Пусть будет Морок. Только побыстрее.
– Экий ты нетерпеливый. Ладно, жди.
– Спасибо!
– Всегда рада помочь.
Всё-таки "рада". Девочка, а не мальчик. Ну и бог с ним. Уже почти положив трубку, я вдруг вспомнил о массе незаданных вопросов. Быстро отдёрнув руку от рычага, я поспешно закричал в трубку:
– Ты ещё здесь, ...Сюзанна?
– Пока да.
– Я ещё хотел узнать... Вот вам всем нужны бесхозные тела. Почему вы не берёте для этой цели свежих покойников?
– Хм. Ты попроси Туссэна, он пошлёт тебя на кладбище со скелетами пообщаться. Может тогда поймешь, почему.
– А словами нельзя?
– Словами не так эффектно. Впрочем... Дело в том, что тело так просто не умирает. Есть в нём в этот момент нечто, не совместимое с жизнью. Потому и нам оно не годится.
– Допустим. А самоубийцы? У них есть то, что нужно вам и не нужно им.
– Когда это возможно, мы пользуемся телами самоубийц. Но как-то чаще получается убедить их отказаться от идеи окончить жизнь.
– Странная у вас этика. Спасаете одних, убиваете других...
– Этика вообще странная штука. Но если есть возможность спасти человека мы не можем этого не сделать.
Только положив трубку, я вдруг понял, что не знаю о чём говорить с Туссэном или Мороком. Решение, о котором предполагалось сказать вчера оказалось нереализуемым. Ладно, там видно будет.
Некоторое время я сидел в неподвижности. Бесчисленные хлопоты отменились, несколько дней взбалмошная судьба обменяла на вечность. Теперь я не знал чем занять себя.
Неспешно встав и потянувшись, я подошёл к окну и распахнул его в светлый облачный день. Несколько одиноких любопытных снежинок сунулись было в мой дом, но местный климат им не понравился, и, капризно вздрогнув, гостьи удалились. Свежий воздух медленно наполнял комнату, и я ощущал себя рыбкой в аквариуме, в который вернувшийся из отпуска хозяин решил добавить воды. Сознавая, что мои мысли дурны, я, тем не менее, не мог освободиться от ощущения радости.
Я подошёл к шкафу, открыл стеклянные дверцы и медленно провёл пальцами по корешкам книг. Скользкие, упругие, шершавые, тёплые, гладкие. Ещё вчера я точно так же касался их прощаясь. Мой ум отдыхал после многодневной непрерывной работы. Яркими образами всплывали воспоминания о моих новых знакомых с обратной стороны привычного. Туссэн, который на самом деле и не Туссэн вовсе. Голем, оживляющий статуи. С виду страшный, а по сути смешной мальчишка Алларих. Веда и её мать Берта выглядящая чуть ли не моложе своей дочери...
Я замер.
Что значит "дочери"? Разве у них есть дети? И разве у Веды могут быть родители?
Боковое зрение зацепилось за тень у окна, и я поспешно обернулся. На подоконнике сидел Морок, положив ногу на ногу. Снежинки огибали его тело, залетая в комнату.
– Ты звал меня?
– Да.
– Ты уже знаешь, что ответить Туссэну?
– Не совсем. Но к одному из двух исходов я склоняюсь больше.
– К какому, любопытно знать?
Я поник, не желая отвечать прямо сейчас. Морок, глядя на меня, ухмыльнулся:
– А зачем тогда звал? И при этом меня? Я не интересуюсь этическими экспериментами.
– Вы мне симпатичнее других. Ваши мороки чудесны. Их не отличишь от реальности.
– На то они и мороки. Никогда нельзя быть уверенным в реальности происходящего. Я уже давно не делю окружающий мир на реальную и нереальную половинки. Всё, что ты видишь вокруг себя, может оказаться наваждением. И любая фантасмагория может оказаться реальностью.
– Ну уж, – не поверил я.
– Точно, – Морок соскочил с подоконника и прошёл в другой конец комнаты. За ним тянулся холодный искрящийся шлейф, тающий в тёплом воздухе. Подойдя к креслу, он уютно устроился в нём и неспешно продолжил. – Ты считаешь, что хорошо знаешь своё прошлое. Горюешь по Кати, думаешь, что её убили с целью забрать тело. Но. Реальность может быть совсем другой. Например. Сказка, рассказанная Туссэном, устарела лет на сто, поскольку примерно сотню лет назад проблема с нехваткой тел была решена. Мои мороки ничем не хуже реальной человеческой плоти, а во многом и лучше. Раньше в них действительно нельзя было поселить душу. Но я не зря работал прошедшее тысячелетие. Теперь не надо искать обитель для души, её можно просто создать.
Я ошеломленно молчал. Морок говорил не останавливаясь:
– Тем не менее, вся наша культура произрастает на чувстве вины перед человечеством. Во многих сильно желание искупить причинённое зло, дать человечеству то, чем мы ранее оправдывали своё право на тела. Некоторые из нас решили научить людей всему, что знают сами. Создавать мороки, управлять собой и окружающей реальностью, писать стихи на языках истины и лжи.
Наша культура, в силу своего происхождения, насквозь пропитана этикой. Перенять эту культуру сможет далеко не всякий человек. Кроме того, необходимо чтобы человек этот был умён, любопытен, имел способность приспосабливаться к любой, самой нелепой действительности. Поэтому избранники подвергаются определённым испытаниям, и в какой-то момент перед ними встаёт этическая проблема, которую они должны правильно решить. На самом деле в выборе такого испытания есть некий субъективный элемент. Человека заставляют совершить тот выбор, который любой из нас совершал много раз, и в правильности которого никто из нас до конца не уверен.
Морок остановил свою речь, но продолжал пристально глядеть на меня, еле заметно улыбаясь.
– А Кати? – выговорил я пересохшими губами. – Вы ведь убили Кати!
– Кати никто не убивал по той простой причине, что Кати никогда не было. Нет-нет, она не морок, – я закрыл открывшийся было рот. – Просто она одна из нас. Более того. Она - охотник. Она ищет претендентов и инициирует их попадание к нам. Кстати, далеко не все до нас добираются. Это комплимент.
Я растерянно хлопал глазами не зная, верить в старую нелепицу, к которой уже привык, или в новую. Новая нравилась мне больше. Именно поэтому я боялся в неё поверить.
В комнате было уже довольно холодно. Я подошёл к окну и закрыл его.
– Но тогда Кати никогда не умирала. И я вновь могу с ней встретиться.
– Зачем? – отрезвил меня Морок. – Я же сказал. Она просто охотник. Она не любит тебя, и никогда не любила.
Я поник. Потом медленно поднял взгляд и твёрдо направил его в глаза собеседнику:
– Ты лжешь. Я не верю тебе. Поклянись на ликси.
– Я разве сказал, что это правда? Это одна из возможностей соответствующих тому, что ты знаешь. Таких возможностей бесчисленное множество. И любая из них может быть истинной. А, скорее всего, все они реальны.
Морок расслабленно потянулся, встал, и направился к окну. На полпути он остановился и вновь взглянул на меня:
– Кстати, ты зря так безоглядно веришь этой фразочке на ликси. Дело в том, что она имеет смысл и в других языках, в том числе и на лонгеварне – языке лжи. И на лонгеварне смысл её совсем-совсем иной.
Окончание следует.
Бог, играющий в кости
– Проходи.
– Ты знаешь, Остин, спешу очень.
– Даже чаю не попьешь?
– Ага.
– Надо же...
– Держи.
– Что это?
– Вот смотри, письмо вскроешь в понедельник, не раньше. И вот тетрадка. Там какие-то мысли... Это то, что я хотел сделать, и видимо не успею. Тексты, ну и всякое разное. Я буду рад, если ты что-нибудь из этого доделаешь.
– Слушай, у тебя всё в порядке?
– Более или менее. Ты бери-бери, я что, зря всю ночь писал?
– По ночам спать надо.
– Знаешь, Остин, я уж две ночи не спал, и сегодня видно не буду. Не успеваю...
– Чего не успеваешь-то.
– Ничего не успеваю. Да, еще. В субботу я всех друзей собираю, приходи обязательно, – я взялся за дверную ручку. Уходить не хотелось. Но дел действительно осталось немало.
Я повернул лицо к несколько ошеломлённому визитом хозяину:
– Слушай, давно хотел тебя спросить. Если Рая нет, то и Бога нет также?
– Это вообще нелепый вопрос. Кого ты имеешь ввиду, говоря "Бог"? – пожал плечами Остин.
– Как кого? Это все знают.
– Все думают, что знают, но никто не задумывался всерьёз над этим вопросом. Ну хорошо. Под Богом ты понимаешь творца Мира, или абсолютное добро, или причину всего, или абсолютный разум, или сущность, которая всё знает...
– Всё вместе, по возможности, – остановил я бесконечный перечень.
– Всё вместе не получится. Всеблагость вместе со всеведением и всемогуществом предполагают совсем иной мир, чем тот, в котором мы живём.
– Тогда, творец Мира и всё, что этому не противоречит.
– Видишь ли, – вздохнул Остин, – говоря "творец Мира", ты постулируешь, что это некто живой и разумный. А эти понятия определены для совсем других сущностей. Сказав, что Бог живой, мы тем самым утверждаем, что он занимается размножением, дышит, ест, а также множество других вещей для высшего существа довольно нелепых. С разумом ещё сложнее. Мы не можем сказать, разумны ли некоторые из животных, поскольку не имеем критерия разума. Как же можно рассуждать о разумности Бога. Короче говоря, считать Бога живым и разумным так же наивно, как представлять его седоволосым старцем с бородой.
– Ну и пусть. Я хочу знать, существует ли Бог, пусть даже непонятно живой ли, разумный ли.
– А в таком случае, я опять спрошу, что ты понимаешь под словом Бог?
– Нечто, с чего начался мир.
– Нечто, с чего начался мир учёные называют Большим Взрывом. Можешь считать, что это и есть Бог. Хотя особого смысла я в этом не вижу.
– Эх, складно ты говоришь. Так бы и слушал всю ночь.
– Так я же предлагаю: заходи, пей чай и слушай сколько угодно.
– Нет, всё-таки спешу. Пока. Не забудь про субботу.
* * *
Выйдя на улицу, я хотел было отправиться домой – ещё много чего нужно было написать, вспомнить, доделать. Но тут же понял, что стоит мне сесть за письменный стол, как я усну. К счастью, были ещё дела связанные с активными действиями. Через вечерний город я направился к Мороку.
Остановившись у двери, я внутренне сжался. Собрался с духом, резко толкнул дверь от себя и стремительно вошёл. Реальность оказалась обескураживающе обыденной. Я вновь оказался на лестничной клетке, и дверь хлопнула за моей спиной. Площадка с лифтом зеркально повторяла площадку с другой стороны двери.
– Только этого мне сейчас не хватало, – сказал я вслух, ожидая услышать смех за спиной. Я уже давно привык, что надо мной смеются, и предпочитал, чтобы это происходило открыто. Но лестницу заполняла тишина, разбавляемая лишь невнятным лепетом города за стёклами окон.
Я обернулся к двери и медленно открыл её, встав в проходе. Теперь я мог видеть обе половинки симметричной действительности – две лестничных клетки, два лифта, две тусклых пыльных лампочки. Ситуация была патовая.
Решив проверить, как далеко простирается иллюзия реальности, я спустился вниз по лестнице, ожидая в любой момент смены привычной действительности фантасмагорией. Но город снаружи оказался обычным городом с дотошностью зеркала воспроизводившего реальность. Раздумывая, что мне делать, я вновь поднялся наверх. Завидя знакомую площадку, я вдруг испугался, что не найду за ней привычного мира и навсегда останусь в такой же, но тем не менее другой действительности. Стремительно промчавшись через проём, я успокоился, закрыл дверь и постоял немного. Потом вновь вошёл, и вновь оказался на лестничной клетке.
– Чёрт побери! – выругался я. – У меня нет времени играть в ваши дурацкие игры. И очень нужно поговорить!
Так я ходил туда сюда, ругался, пытался убедить невидимых, а, скорее всего, и несуществующих собеседников, пока, наконец, дверь напротив не открылась и оттуда не высунулась злая физиономия старухи:
– Чего надо тут? – возможно, она и была ведьмой, но ведьмой совсем иного рода, чем те, которых я искал. – А ну, хватит хулиганить!
Я внимательно вгляделся в сморщенное лицо, злые глаза, тонкие белые пиявки губ. Извинился, и сказал, что сейчас уйду. Старуха, словно устрица, захлопнула свою створку, а я обернулся к злополучному проходу, чувствуя спиной прицел дверного глазка. Вздохнув я вышел из двери, и увидев напротив вытаращенную линзу подумал, а есть ли и за этой дверью злобная бабка. Интересно было бы их столкнуть друг с другом.
Не став, однако, экспериментировать, я отправился вниз. У самого выхода взглянул на часы. Сердце ёкнуло. Секундная стрелка двигалась в обратную сторону. Или... Целую минуту я пытался сообразить, в какую именно сторону должны идти часы. Да нет всё правильно. Хотя... Впрочем, что может случиться с часами – они всё время были на мне, и даже если я остался не с той стороны двери... Новые страхи карабкались по моим брюкам, куртке, шее. Ко рту, а потом внутрь, в глубину. А я-то думал, меня уже не испугать.
Прислонившись к стене, я попытался успокоиться. Во-первых, даже если это зазеркальный мир, то что с того. Какая разница, где жить, если они одинаковы? Во-вторых, я всё-таки в нормальном мире. Вот цифры на дверях правильно написаны и вполне читаются. Или нет... Как-то не так они выглядят. Или так... Я столько раз мотался туда-сюда, что совсем запутался! Сев на ступеньку, закрыл глаза, попытался сосредоточится и мысленно представить, как выглядит правильный мир. Открыл глаза и огляделся. Вроде бы, всё в порядке.
Слегка успокоившись и выйдя из подъезда, я быстро зашагал к дому, жалея о столь бездарно потраченном времени и внимательно вглядываясь в каждую встречную вывеску: правильно ли она выглядит, нет ли в ней чего-нибудь необычного, а если есть, то не виной ли этому моя взбудораженная фантазия. Фантазия, конечно, что же ещё!
* * *
– Я рада вновь слышать тебя!
– Дядюшка Хо, когда ты говоришь женским голосом называть тебя дядюшкой Хо как-то странно. Нет ли у тебя другого имени?
– У меня вообще нет имени.
– Как так? А как же...
– Имя "дядюшка Хо" является моим не в большей степени, чем любое другое.
– Как же ты живёшь без имени?
– А зачем оно мне? Я уникальна. Других таких нет. Мне не нужно имя, чтобы отличить меня от кого-либо ещё.
– И как же тебя тогда называть?
– Да как хочешь.
– А как обозначать в разговорах с другими?
– Я думаю, – после короткой паузы отозвался мелодичный девичий голосок, – это не мои проблемы.
– Хорошо! – Я разозлился и заявил безапелляционно. – Тогда, в твоей женской ипостаси будешь зваться Сюзанной!
– Может быть, может быть... – уклончиво отозвалась моя "крестница".
– Ладно, чёрт с ними, с твоими именами. У меня важное дело. Мне нужен Туссэн.
– Кстати, это тоже ненастоящее его имя, – ехидно заметила Сюзанна.
– Я знаю, мне уже говорил кто-то, не помню кто именно. Но на его имя мне сейчас тоже плевать, – усталость накопившаяся за несколько дней вдавила меня в кресло. Я закрыл глаза, и весь наш разговор вдруг представился мне сном. – Мне нужен он сам.
– Я сейчас не знаю, где он. Но узнаю, как только он позвонит.
– Хорошо. При первой же возможности перезвони мне. Или пусть сам Туссэн перезванивает.
– Ладно, если тебе это так нужно...
– Всё! – я резко оборвал разговор и бросил трубку. Грубо конечно, но говорить дольше я не мог.
Попытка открыть глаза успехом не увенчалась. Разумнее всего было сейчас улечься спать, но времени совсем не оставалось. Надо написать несколько писем, попросить в них доделать то, что я доделать не успеваю. И всё равно останется много такого, что исчезнет вместе со мной. При мысли об этом у меня задрожали губы. Жаль, безумно жаль.
Я сжался и резко вскочил на ноги, так и не сумев открыть глаза. Сделал шаг, другой, разлепил клейкие веки и побрёл в ванную держась за стену. Холодная вода сделала меня похожим на человека – слегка зомбированного и не очень устойчивого, но более-менее дееспособного. Сев за письменный стол я раскрыл тетрадь, ручка коснулась бумаги. И замерла так, приняв на себя груз всего моего тела.
Из оцепенения меня вывел дверной звонок. Я поднялся и подгоняемый назойливыми трелями добрался до коридора.
За дверью стояла Веда.
– Кажется, – пробормотал я вместо приветствия, – ты в первый раз входишь в мой дом через дверь.
Веда засмеялась.
– И ещё я никогда не видел тебя в пальто.
Веда разделась и без разговоров прошла в комнату. Я поплёлся за ней.
– Знаешь, – извиняющимся голосом сказал я, глядя как девушка уверенно занимает кресло, – у меня сегодня совсем нет времени. А вот в субботу я собираю всех своих друзей. И ты приходи, – я не сразу обратил внимание, что говорю с ней не как с мифическим существом, а как с обыкновенным человеком.
– Знаю я, что ты задумал, – уверенно заявила моя подружка. Вряд ли это было правдой: уж больно весела она была.
– И что же?
– Ты решил отдать своё тело вместо тела этого парня. Так ведь?
– Так, – я нахмурил брови.
– Это глупо. Ты не подходишь.
– Почему это? – опешил я, – Чем я плох?
– Не ты, а твоё тело. Мы не хотели тебе говорить... Но теперь... В общем, ты болен. Твоё тело нельзя использовать. Не переживай, это не смертельно. Но возможности по трансформации...
Почему-то серьезность моей болезни меня сейчас не волновала совсем. Моё будущее менялось кардинальным образом. Ручка, до сих пор зажатая в моей ладони, выскользнула, наконец, на волю, но тут же беспомощно упала на пол. Я бессмысленно стоял посреди комнаты и не мог даже подумать о том, как теперь жить дальше. Мгновение назад вся моя жизнь была расписана по минутам до самой смерти. И вдруг этих минут оказалось во много раз больше.
И надо было вновь что-то придумывать по поводу юноши.
– Ты выглядишь усталым, – заявила Веда из кресла. Она поджала ноги и изображала из себя персонификацию уюта. – Тебе бы поспать сейчас.
– Как же так, – наконец произнёс я. – Я на субботу уже поминки назначил.
– Значит, – невозмутимо заявила Веда, – перенесёшь сборище на воскресенье.
* * *
Телефон звонил очень долго, пока я, наконец, не осознал этот факт и не проснулся. Поспешно подбежав к только что смолкнувшему аппарату, я схватил трубку, но услышал лишь короткие гудки.
Я выругался. Наверняка звонил Туссэн. Поспешно я набрал телефон дядюшки Хо. На этот раз пол моего собеседника определить не удалось – детский голос мог принадлежать как мальчику так и девочке.
– Дядюшка Хо, – привычно справляясь с внутренним протестом выпалил я, – мне сейчас звонил Туссэн?
– Откуда я знаю? Я не слежу за тем, кто тебе звонит.
– Но ты передал ему мою просьбу?
– Да.
– Значит, наверняка он. Но ты ведь опять скажешь, что не знаешь где его искать?
– Скажу, – покорно согласился мой собеседник.
– Мне крайне необходимо видеть кого-нибудь из вас. Может, всё-таки сможешь помочь?
– Морок тебе подойдет?
– Пусть будет Морок. Только побыстрее.
– Экий ты нетерпеливый. Ладно, жди.
– Спасибо!
– Всегда рада помочь.
Всё-таки "рада". Девочка, а не мальчик. Ну и бог с ним. Уже почти положив трубку, я вдруг вспомнил о массе незаданных вопросов. Быстро отдёрнув руку от рычага, я поспешно закричал в трубку:
– Ты ещё здесь, ...Сюзанна?
– Пока да.
– Я ещё хотел узнать... Вот вам всем нужны бесхозные тела. Почему вы не берёте для этой цели свежих покойников?
– Хм. Ты попроси Туссэна, он пошлёт тебя на кладбище со скелетами пообщаться. Может тогда поймешь, почему.
– А словами нельзя?
– Словами не так эффектно. Впрочем... Дело в том, что тело так просто не умирает. Есть в нём в этот момент нечто, не совместимое с жизнью. Потому и нам оно не годится.
– Допустим. А самоубийцы? У них есть то, что нужно вам и не нужно им.
– Когда это возможно, мы пользуемся телами самоубийц. Но как-то чаще получается убедить их отказаться от идеи окончить жизнь.
– Странная у вас этика. Спасаете одних, убиваете других...
– Этика вообще странная штука. Но если есть возможность спасти человека мы не можем этого не сделать.
Только положив трубку, я вдруг понял, что не знаю о чём говорить с Туссэном или Мороком. Решение, о котором предполагалось сказать вчера оказалось нереализуемым. Ладно, там видно будет.
Некоторое время я сидел в неподвижности. Бесчисленные хлопоты отменились, несколько дней взбалмошная судьба обменяла на вечность. Теперь я не знал чем занять себя.
Неспешно встав и потянувшись, я подошёл к окну и распахнул его в светлый облачный день. Несколько одиноких любопытных снежинок сунулись было в мой дом, но местный климат им не понравился, и, капризно вздрогнув, гостьи удалились. Свежий воздух медленно наполнял комнату, и я ощущал себя рыбкой в аквариуме, в который вернувшийся из отпуска хозяин решил добавить воды. Сознавая, что мои мысли дурны, я, тем не менее, не мог освободиться от ощущения радости.
Я подошёл к шкафу, открыл стеклянные дверцы и медленно провёл пальцами по корешкам книг. Скользкие, упругие, шершавые, тёплые, гладкие. Ещё вчера я точно так же касался их прощаясь. Мой ум отдыхал после многодневной непрерывной работы. Яркими образами всплывали воспоминания о моих новых знакомых с обратной стороны привычного. Туссэн, который на самом деле и не Туссэн вовсе. Голем, оживляющий статуи. С виду страшный, а по сути смешной мальчишка Алларих. Веда и её мать Берта выглядящая чуть ли не моложе своей дочери...
Я замер.
Что значит "дочери"? Разве у них есть дети? И разве у Веды могут быть родители?
Боковое зрение зацепилось за тень у окна, и я поспешно обернулся. На подоконнике сидел Морок, положив ногу на ногу. Снежинки огибали его тело, залетая в комнату.
– Ты звал меня?
– Да.
– Ты уже знаешь, что ответить Туссэну?
– Не совсем. Но к одному из двух исходов я склоняюсь больше.
– К какому, любопытно знать?
Я поник, не желая отвечать прямо сейчас. Морок, глядя на меня, ухмыльнулся:
– А зачем тогда звал? И при этом меня? Я не интересуюсь этическими экспериментами.
– Вы мне симпатичнее других. Ваши мороки чудесны. Их не отличишь от реальности.
– На то они и мороки. Никогда нельзя быть уверенным в реальности происходящего. Я уже давно не делю окружающий мир на реальную и нереальную половинки. Всё, что ты видишь вокруг себя, может оказаться наваждением. И любая фантасмагория может оказаться реальностью.
– Ну уж, – не поверил я.
– Точно, – Морок соскочил с подоконника и прошёл в другой конец комнаты. За ним тянулся холодный искрящийся шлейф, тающий в тёплом воздухе. Подойдя к креслу, он уютно устроился в нём и неспешно продолжил. – Ты считаешь, что хорошо знаешь своё прошлое. Горюешь по Кати, думаешь, что её убили с целью забрать тело. Но. Реальность может быть совсем другой. Например. Сказка, рассказанная Туссэном, устарела лет на сто, поскольку примерно сотню лет назад проблема с нехваткой тел была решена. Мои мороки ничем не хуже реальной человеческой плоти, а во многом и лучше. Раньше в них действительно нельзя было поселить душу. Но я не зря работал прошедшее тысячелетие. Теперь не надо искать обитель для души, её можно просто создать.
Я ошеломленно молчал. Морок говорил не останавливаясь:
– Тем не менее, вся наша культура произрастает на чувстве вины перед человечеством. Во многих сильно желание искупить причинённое зло, дать человечеству то, чем мы ранее оправдывали своё право на тела. Некоторые из нас решили научить людей всему, что знают сами. Создавать мороки, управлять собой и окружающей реальностью, писать стихи на языках истины и лжи.
Наша культура, в силу своего происхождения, насквозь пропитана этикой. Перенять эту культуру сможет далеко не всякий человек. Кроме того, необходимо чтобы человек этот был умён, любопытен, имел способность приспосабливаться к любой, самой нелепой действительности. Поэтому избранники подвергаются определённым испытаниям, и в какой-то момент перед ними встаёт этическая проблема, которую они должны правильно решить. На самом деле в выборе такого испытания есть некий субъективный элемент. Человека заставляют совершить тот выбор, который любой из нас совершал много раз, и в правильности которого никто из нас до конца не уверен.
Морок остановил свою речь, но продолжал пристально глядеть на меня, еле заметно улыбаясь.
– А Кати? – выговорил я пересохшими губами. – Вы ведь убили Кати!
– Кати никто не убивал по той простой причине, что Кати никогда не было. Нет-нет, она не морок, – я закрыл открывшийся было рот. – Просто она одна из нас. Более того. Она - охотник. Она ищет претендентов и инициирует их попадание к нам. Кстати, далеко не все до нас добираются. Это комплимент.
Я растерянно хлопал глазами не зная, верить в старую нелепицу, к которой уже привык, или в новую. Новая нравилась мне больше. Именно поэтому я боялся в неё поверить.
В комнате было уже довольно холодно. Я подошёл к окну и закрыл его.
– Но тогда Кати никогда не умирала. И я вновь могу с ней встретиться.
– Зачем? – отрезвил меня Морок. – Я же сказал. Она просто охотник. Она не любит тебя, и никогда не любила.
Я поник. Потом медленно поднял взгляд и твёрдо направил его в глаза собеседнику:
– Ты лжешь. Я не верю тебе. Поклянись на ликси.
– Я разве сказал, что это правда? Это одна из возможностей соответствующих тому, что ты знаешь. Таких возможностей бесчисленное множество. И любая из них может быть истинной. А, скорее всего, все они реальны.
Морок расслабленно потянулся, встал, и направился к окну. На полпути он остановился и вновь взглянул на меня:
– Кстати, ты зря так безоглядно веришь этой фразочке на ликси. Дело в том, что она имеет смысл и в других языках, в том числе и на лонгеварне – языке лжи. И на лонгеварне смысл её совсем-совсем иной.
Окончание следует.