Я просидел на скамейке почти до рассвета. Ни домой, ни в пустую квартиру идти не хотелось. В предложении каменного чудовища был смысл. Уехать отсюда ко всем чертям, к новым чудесам, грандиозным и осмысленным.
Перекресток, рядом с которым стояла скамейка, в этот час был совершенно пуст. Лишь один раз за всю ночь через него промчался автомобиль – частица чужого мира. Фонари светили на мостовую, так, на всякий случай. Старательный светофор с тупой прилежностью мигал разноцветными огоньками. Для него в этом был какой-то смысл, но со стороны, с моей скамейки, занятие это казалось смешным и пустым. Чёрные деревья равнодушно, и как-то зябко, словно пытаясь согреться, шевелили листьями. Чёрная кошка, старая знакомая, вышла из темноты улиц, и беззвучно вспрыгнула на скамейку. Посмотрела на меня сочувственным взглядом и уселась рядом. Так мы и сидели молча, глядя на серый асфальт, серые деревья, и серые дома с черными дырами окон.
Приближалось утро, наступили предрассветные сумерки. Кошка замурлыкала вдруг, и я понял, что продрог. Поднявшись со скамейки, я направился к квартире без замка. Просто потому, что она была ближе. Кошка встала на все четыре лапы, выгнула спину потягиваясь, зевнула и пошла следом. Мы остановились на третьем этаже у самой двери. Я протянул руку, чтобы открыть её, но дверь распахнулась сама собой. На пороге стоял Туссэн.
– Привет! – бросил он. – Заходите.
Кошка гордо прошла первой. Я замер, сердитый и несговорчивый.
– Да, непредвзятым в данный момент тебя назвать сложно, – усмехнулся Туссэн. – Это хорошо. Ты заходи скорее, мне есть, что тебе сказать.
Я переступил порог. Туссэн гостеприимно распахнул дверь в комнату. Приблизившись к проёму, я ошеломленно замер. Вместо ожидаемой чёрно-белой комнаты передо мной возникла пустота, наполненная воздухом и запахом соли. Нескончаемый город лежал под моими ногами. Маленькие одноэтажные домики лестницей сбегали вниз, к серому в предрассветных сумерках морю. Глиняные белённые стены распахивали рты дверей на крыши домов нижних уровней. Казалось, домики разместились на ступеньках амфитеатра в ожидании начала театрального действа. Третий звонок прозвенел, занавес светлеющего неба был готов распахнуться в любой момент, выпустив на всеобщее обозрение главного актёра.
Я медленно шагнул вперёд, на чёрный мягкий ковёр – единственное, что напоминало о прежней комнате. Теперь он лежал на глиняном уступе, служившем площадкой у двери, из которой я вышел и крышей другого дома, под моими ногами. Он походил на шкуру громадного чёрного зверя. Маленький столик, два плетёных кресла на море.
– Садись, – Туссэн указал на одно из них. – Хочешь кофе? У тебя вид человека, не спавшего всю ночь. Хороший кофий, совсем недавно привезли из колоний.
Я удивлённо обернулся на эту фразу и поймал насмешливый взгляд неправдоподобно старых глаз на неправдоподобно молодом лице. Отвернувшись, я уселся в кресло. Туссэн налил нам кофе из фарфорового кофейника, и тоже сел. Кошка прошла через ковёр, пересекла его неровный край, мягко ступая по глиняному полу подошла к самому краю уступа и устроилась там, как и мы глядя на море.
Мы молчали, сидя под простуженным утренним ветром. На другие уступы тоже выходили люди. На крыше нашего домика, куда вела прислонённая к стене лестница, раздавались тихие слова на незнакомом языке. Я оглянулся. Уступы домов продолжались за нашей спиной всё выше и выше, и только где-то на невообразимой высоте уступали место монументальной стихии заснеженных горных вершин. Вновь взглянул вниз. Люди на крышах домов зажигали костры на постаментах, судя по всему, на жертвенниках. Весь амфитеатр вспыхнул искрами пламени, и в этот момент, отражая завороженный зрительный зал, узкая полоска светила выступила над горизонтом, рассыпав по морю рубиновые брызги бликов. В этот момент Туссэн нарушил молчание:
– Я расскажу тебе сказку. Её придумал кто-то, тебе не ведомый, давным-давно.
Солнечный диск медленно выползал из-за горизонта, наполняя пространство утренней прозрачностью. Глиняные стены зарделись смущенные встречей с ним.
– Когда-то, когда Бог только создал землю, но не создал ещё ничего живого, надумал он сотворить нечто, себе подобное. И создал ангела. Он сделал ему прекрасное тело и вложил в это тело душу. Посмотрел Бог внимательно на своё творение, и увидел, что тело ангела прекрасно, а душа страдает изъянами, потому как не во всём подобна Богу. И сказал Бог ангелу: "Будешь моим помощником".
Люди на уступах зашевелились. Тёплые солнечные лучи коснулись моей продрогшей кожи.
– Он поручил ангелу самое простое – лепить тела. А сам взялся за более сложную работу – за души, намереваясь делать их как можно тщательнее. Они работали весь день. Наступил вечер, небо покрылось звёздами, а они всё трудились, делая каждый своё. Месяц взошёл и опустился, ночь прошествовала от горизонта до горизонта, рассвет взглянул на Бога и ангела.
Я слушал и смотрел на море. Светило пило морскую воду и набухало, становясь всё толще и выпуклее. Сзади нас, над нами, чей-то голос забормотал непонятные молитвы. Волна незнакомых слов побежала вниз, к морю, гул молящихся голосов нарастал со всех сторон, смешиваясь с шумом прибоя.
– В свете восходящего солнца Бог увидел, что ангел заснул посреди ночи, не закончив свою работу, ибо душа его была несовершенна. Вот так и получилось, что Бог создал душ больше, чем ангел успел создать тел.
Туссэн замолчал. Молитва то ли смолкла, то ли растворилась в морском ветре. Завороженные собственными словами люди стояли лицом к пунцовому лику своего повелителя. Ветер насытился оранжевым и стал тёплым.
– Это правда? – спросил я. – Это сказка, – отозвался Туссэн.
Неподвижные фигурки людей зашевелились. Они неторопливо начали расходиться по своим делам, отбрасывая длинные тени себе под ноги и на стены собственных домов. Только сейчас я понял, что город не имеет улиц. Чтобы попасть наверх, необходимо было взбираться по бесчисленным лесенкам с крыши на крышу. И люди сновали по лесенкам то вверх, то вниз. Город проснулся и зажил привычной для него, но непонятной для меня жизнью.
– Когда мы тебе говорили, что нет ничего, что нас всех объединяет, – после долгой тишины произнёс Туссэн, – мы несколько кривили душой. Просто никто из нас не любит в этом признаваться. По этой, наверное, причине, для нас, говорящих на ликси, нет определённого названия. А ещё потому, что стоит нам как-то назвать себя, и люди сразу же начинают преследовать нас. Так не раз уже было. В конечном итоге это отражается на самих людях – охота на ведьм порождает новых ведьм. А мы всегда хотели избежать эскалации страха и ненависти.
Туссэн вновь замолчал. Я оцепенело наблюдал за будничной суматохой города-амфитеатра. На площадке под нами гончар завертел свой круг, шлепнув на него ком глины со слепыми глазницами следов впечатавшихся пальцев. Солнце, неспешно переодевающееся в свои полуденные одежды, наконец согрело меня.
Среди тысяч человечков, копошащихся в этом муравейнике наизнанку, мое внимание почему-то привлёк один. Видимо потому, что его одежды ярко выделялись среди одежд соплеменников. Вопреки остальным, снующим то туда, то сюда, человек этот целенаправленно перебирался с одной крыши на другую, поднимаясь всё выше и поражая меня своей упрямой волей.
– Поэтому вы убили Кати? – повернулся я к Туссэну? – Вам нужно было тело, чтобы поселить туда чью-то душу?
Туссэн молча кивнул. Человечек настырно карабкался наверх. Теперь он был в каком-то десятке уровней ниже нас, и я мог различить, как обитатели домов оглядываются на него, удивленно и несколько настороженно. В его фигуре и движениях мне чудилось нечто знакомое.
– Но почему именно Кати? – Кого-то ведь надо было выбрать. – А что стало с её душой? Что вообще происходит с душами, покинувшими тело?
Туссэн коротко взглянул на меня:
– Я не знаю. И никто не знает. Никакая из душ любого из нас никогда не остаётся без тела.
Я резко вскочил. Лёгкий столик вздрогнул от моего движения, и недопитый кофе выбросил несколько капель из чашки, как вконец проигравшийся игрок на последних ставках выкидывает кости. Капли коснулись стола и расплылись беспомощными кляксами.
– Вы, кто бы вы ни были и как бы себя не называли... Вы жестоки и бесчеловечны. На протяжении веков вы убиваете людей и так спокойно говорите об этом! Вы... Вы...
Дыхание перехватило. Я замолчал. Туссэн неподвижно сидел в своём кресле, глядя на море. Моя ярость, что скопилась во мне за последнее время, пыталась вырваться наружу, колотя кулаками из запертой наглухо грудной клетки и сотрясая всё тело. Пытаясь сдержать себя, я закусил губу и отвернулся от Туссэна, взглянув вниз, в бездну. Гомон города-водоворота пульсировал в висках. Человек, за которым я наблюдал так долго, был уже совсем рядом с нами. Гончар остановил круг и спокойным взглядом проводил чужака к самой лестнице на нашу площадку. Вот показался его лоб, глаза, встретившиеся со взглядом кошки, рот со сжатыми губами. Алларих, мой недавний недобрый знакомый явился нам.
Он стоял на самом краю, загораживая солнце и море, и хмуро смотрел на меня и Туссэна. Кошка поднялась на лапы, отошла от него на несколько шагов, и вновь уселась.
– Ты всё-таки вернулся, – сердито проговорил он. Мы стояли друг против друга, оба злые и непримиримые. Туссэн оторвался от созерцания моря и насмешливо взглянул на Аллариха.
– Я же говорил тебе, всё, что ты тут увидишь или услышишь – ложь, – неумолимо продолжал Алларих. – Этот город, он сам, – Алларих ткнул пальцем в Туссэна, – и всё, что он говорит. Ты думаешь, он на самом деле так выглядит? Он даже имя тебе сказал подложное, его зовут вовсе не Туссэн!
Моя злость с трудом уже помещалась внутри. Однако, заполнив всего меня, она стала аморфной, малоподвижной. Я не мог ничего сказать в ответ, я не мог даже шевелиться. Алларих оторвал от меня взгляд и уставился на Туссэна. Тот улыбнулся и мягко пробормотал:
– Ты же даже не знаешь, что я ему рассказывал, мальчик мой.
Алларих промолчал и вновь повернулся ко мне:
– Ты считаешь меня врагом, потому, что я раскрыл тебе глаза... – Ты хочешь сказать, ты его друг? – насмешливо перебил его Туссэн. – А ты? – вскинулся Алларих. – Ты на его стороне? – Нет. Я не на его стороне. В некотором смысле, я против него. – Слышал? Тут все против тебя. Твою любимую убили, правду ты тут не узнаешь. Что тебе тут делать?
Неожиданно для самого себя, в озлобленных интонациях моего собеседника я почувствовал противоестественный испуг, почти мольбу: "Уйди отсюда. Уйди и никогда не возвращайся".
Я устало опустился в своё кресло. Алларих стоял перед нами на пронизывающем ветру с моря, нелепый и, кажется, растерянный. Я взял чашку с остывшим кофе и поднёс ко рту. Тёмная, почти вязкая на вид жидкость лениво колыхнулась под моими губами. Сделав глоток, я неторопливо поставил чашку на стол и заявил:
– Господи, как вы все мне надоели.
Туссэн с любопытством посмотрел на меня, затем на Аллариха, затем опять на меня:
– Я думаю, – высказал он наконец, – тебе стоит сейчас пойти домой. Наговоримся еще.
Я понимаю, зачем приглашения на бал в случае валентиновских балов Ранди. В остальных случаях понятие "кавалер, пригласивший даму на бал" для меня дико противоречит этикету как таковому.
В этикете 19 века не было правил, говоривших о том, как должен вести себя кавалер, пригласивший даму на бал. Потому, что гостей на бал приглашали хозяева бала. А не гости друг друга. Пригласить девушку на бал - это что-то из американских фильмов про подростков.
Этикеты наших исторических балов строятся на 19-вечных. Взаимосвязи между гостями и организаторами, следуют из этого этикета. И когда в эту систему пытаются втиснуть совсем другую схему взаимоотношений, сразу же появляется куча несоответствий и вопросов. Типа "А должен ли кавалер", "А может ли дама", "должен ли отдавать предпочтение и сколько раз" и так далее. Корректно решить эти вопросы невозможно, потому как системы разные. Вследствие этого возникает куча обид, споров и прочей чепухи. Поэтому система, в которой кавалер приглашает даму на бал, мне представляется деструктивной. Кроме единственного случая - БСВ.
– Что это за книжка у тебя? – Так... Дали почитать. – Про что? – Про некий язык, на котором нельзя сказать неправду. – По логике? – Ну не знаю. Наверное. Я не читал ещё. – Покажи.
Остин взял книгу в руки и принялся задумчиво листать.
– Хм, – пробормотал наконец, – занятная книжонка. Дашь посмотреть? – Ладно, бери. Но ненадолго. – Откуда взял эдакое чудо? – Так знакомые дали. – Занятные знакомые. – Не то слово. Кстати, о чудесах. Ты как к ним относишься? – В смысле? – Веришь, не веришь? – Ну ты, братец, вопросы ставишь. Смотря что понимать под чудом. Если то, что противоречит законам природы... – Эти твои так называемые физические законы, – вспомнил я, – просто пустые названия. Замена непонятного бессмысленными словами. – Не всегда, всё же. Но в общем да, конечно. – Как да!? Я думал ты спорить будешь! – А чего тут спорить. Почему тела притягиваются к Земле? Потому что находятся в гравитационном поле Земли. А что есть гравитационное поле Земли? Это совокупность сил действующих на тело под влиянием Земли. То есть поле - просто название некой совокупности сил. Оно ничего не может объяснить. Однако, пользуясь им, многие пытаются объяснять падение тел. А еще утверждают, что оно материально и приписывают ему массу свойств, как будто это не название, а реальный объект. – Надо же. По крайней мере от тебя я не ожидал такое услышать. – Ну отчего же. Физика вообще мало соответствует представлениям обывателей о ней, – улыбнулся Остин. – Ну спасибо. – Ладно, не дуйся. – Да нет, пустое. Ты что-то про чудеса хотел сказать. – Ах, да. Чудеса не противоречат законам природы. Чудеса... – ...противоречат нашим представлениям о законах природы. Знаем. Читали. Блаженный Августин. – Любишь ты банальности говорить, – поморщился Остин. – Я другое хотел сказать. Вот ты, например, знаешь, что если обернёшься, то увидишь окно. Я рефлекторно обернулся. Окно было на месте. – Это знание, – тем временем продолжал Остин, – не связано с физическими законами. Набор таких очевидных истин есть у любого ученого еще до того, как он начинает свои исследования. Это то, что принимается как данное до любых постулатов. Это то, что находится до физики. И это та область, где могут жить чудеса, не приходя в противоречия с законами природы.
* * *
Влажная вишенка солнца соблазнительно погружалась во взбитые сливки облаков. Разговор с Остиным, как это бывало обычно, перемешал мои мысли в восхитительный коктейль. Бредя по улице, я, чувствуя себя состоятельным гурманом, неспеша смаковал замысловатую смесь вечерних пейзажей и неожиданных рассуждений.
Я так увлекся этим действием, что не сразу заметил, что посреди пустынного тротуара широко расставив ноги и заложив руки за спину стоял человек. Незнакомый. Совсем юный. Низкое солнце заставляло его волосы светиться огненным нимбом, и, в то же время, бросало его тень к моим ногам. Я остановился за шаг от кромки тени. Человек язвительно и жёстко смотрел в глаза.
– Чем обязан? И с кем имею честь? – Алларих, – ровно произнёс незнакомец, – хотя имя моё тебе не долго будет нужно. – Очень приятно, – усмехнулся я. – А меня... – Твоё имя мне вообще не понадобится, – отрезал Алларих.
Незнакомец замолчал, не пропуская меня вперёд, и в то же время не совершая никаких движений. Я начал злиться.
– Ну и? – поторопил я. – Ты много видел и слышал в последнее время. Я хочу сказать и показать тебе ещё кое-что. Обернись. Я оглянулся. По длинному, почти что бесконечному тротуару ко мне, взявшись за руки, шли две девушки. Даже на столь большом расстоянии я узнал обеих. Одну, потому что она вновь светилась изнутри призрачным светом, хотя на этот раз, скорее всего так выглядел внешний свет вечернего солнца. А другую потому, что не мог не узнать. Неторопливые и неслышные шаги приближали их ко мне, и сердце моё трепетало, а я всё пытался понять по ком. Кати улыбалась мне, недоступная, ненастоящая, придуманная, но в тоже время во плоти, реальная как никогда, в таком же воздушном платьице как у Веды тогда, во тьме, и в таком же как у Веды сейчас. Пальцы Веды сжимали пальцы Кати, и я вспомнил вдруг, не памятью, а плотью, прикосновение этих пальчиков к моему сердцу. Девушки приближались, и я узнавал всё больше и больше чёрточек обеих, немного раскосые глаза Веды, так не похожие на глаза Кати, плавные изгибы тел полуприкрытые воздушной материей, босые ступни, безбоязненно ступающие по тротуару. Ступив на мою тень, девушки задержались на секунду.
– Смешной, правда, – полуслышно шепнула Кати. Веда согласно кивнула, улыбнувшись насмешливо. Но не мне, а человеку за моей спиной.
Разжав пальцы, они обошли меня с двух сторон и нежно обняв прижались к Аллариху. Я онемел, и лишь молча смотрел на эту нереальную картину – на двух девушек, прикоснувшихся к моему сердцу, в объятиях чужого человека.
– Теперь слушай, – зло смеясь и глядя мне в переносицу отчеканил Алларих. – Не всё, что ты видишь, существует на самом деле. С этими словами он поднял руку и небрежно щёлкнул пальцами по шейке Кати. В тот же миг, с хрустальным звоном по телу Кати побежали трещинки, и в один миг девушка рассыпалась на бесчисленное количество прозрачных осколков.
– Всё это – мираж. Морок, – Алларих поднял другую руку, и Веда тоже рассыпалась осколками, вспыхивающими своими гранями под лучами кровавого Солнца. – Не ищи никого. Те, кого ты ищешь, – не существуют боле.
Алларих отвернулся и зашагал прочь, по ставшей сумеречной улице. А я остался один, над осколками своих грёз. Ничего не соображая я сделал несколько шагов, опустился на колени и принялся перебирать тоненькие стёклышки, только что обладавшие иллюзией мысли и дыхания. Из порезанного пальца текла кровь.
* * *
Избавившись от иллюзий, я вернулся в реальный мир, мир, начисто лишенный мистического. По крайней мере я старался не замечать все мистическое, что есть в мире. В квартиру с незапертой дверью я не вернулся. Родное моё жилище встретило меня запахом пыли и насупленными взглядами шкафов. Пыль я вытер, перед шкафами извинился за долгое отсутствие, и мы опять зажили как раньше – хлопотно, но с увесистым ощущением материальности бытия. Я твёрдым шагом ходил на работу, ел в столовой блюда в которых не было не только иллюзий, но даже капельки фантазии. Осень помогала мне, опустив на мир серую вуаль настоящего. Один раз мой накатанный путь с работы домой переходила кошка. По пластике и необычной графике движений я узнал свою знакомую из тёмной комнаты. Кошка тоже узнала меня. Остановилась, села на задние лапы и навела ослепительно жёлтые, среди серого дня, глаза на мою переносицу. Я замер на мгновение, но в следующий миг, с уверенностью могущественного колдуна, разрушил наваждение одним коротким заклинанием:
– Брысь!
Кошка сжалась и стремительно юркнула за угол ближайшего дома.
Через несколько дней я проснулся среди ночи от ощущения присутствия. В моих ногах улыбаясь сидела Веда. Она приоткрыла рот, чтобы что-то сказать, но я опередил её:
– Галлюцинация. Морок и наваждение, – и затем повторил то же, что сказал кошке. – Брысь!
Улыбка растаяла на её лице и следом за ней сама Веда растворилась в ночном воздухе. Я повернулся на другой бок и покойно заснул.
Через неделю я осознал всё безумие моего предыдущего состояния. Боже мой, какие тролли, какие ходящие статуи, растрепанные волосы и призраки. Призраков не существует. Проникнувшись ощущением собственной ненормальности, я решил обратиться к врачу. С ходу отвергнув того, который занимался Кати перед самой её смертью, я через Остина нашёл себе другого. Остин был ему другом, а со мной он был не то что знаком – мы раскланивались при встрече. Терпеливо, но без особого интереса выслушав описания моих наваждений, доктор выписал мне лекарство. Я купил снадобье в аптеке, но, лишь взглянув на упаковку, смутно вспомнил похожую баночку у кровати Кати. Жалея о потраченных деньгах, я сунул так и не открытое лекарство в дальний угол аптечки – чтобы на глаза случайно не попалось.
Впрочем, время лечило меня вполне успешно, причём бесплатно.
Как-то вечером Остин зашёл ко мне в гости. Мы поболтали о том о сём. Перед самым уходом Остин достал из сумки томик учебника ликси. Сердце моё застучало несколько чаще, чем полагалось бы сердцу нормального человека при взгляде на какой бы то ни было учебник. Тем не менее, я взял себя в руки, и довольно равнодушно, на мой взгляд, спросил:
– Ну как, прочитал? – Ага. Занятная вещица. Откуда ты всё-таки взял её? – Знаешь, как-нибудь в другой раз. Я не хочу сейчас думать об этом и вспоминать что-либо. – Ты – жестокий человек, – определил Остин. – Так терзать моё любопытство! Экзекутор.
"Хороший мальчик. Пытливый" – почему-то вспомнилось мне вдруг. Отгоняя воспоминание, я спешно спросил:
– И на нём действительно нельзя сказать неправду? – Нельзя, как ни странно. А ты что, не читал ещё? – Нет, не успел. Я тебе сразу отдал. Слушай, а как же можно сделать язык, на котором нельзя сказать неправду? – Хинда ла буту, – улыбнулся Остин.
После его ухода я долго сидел на диване, держа книгу в руках, желая открыть её, и в то же время пугаясь новой волны галлюцинаций. Наконец я встал и, так и не открыв книгу, аккуратно засунул её в задний ряд книжного шкафа. Чтобы не попалась на глаза. С галлюцинацией я поступил точно также, как и с лекарством от галлюцинаций.
Книга, точнее сам факт её реального существования, разбередила меня. На следующий день я особенно старательно пережёвывал столовскую котлету, вкус которой как ни что другое убеждал меня в грубой реальности окружающей действительности. К вечеру я был практически в норме. Но следующее утро обрушило на меня новую лавину ощущений, пустив труды насмарку. Выглянув в окно, я обнаружил, что мир, еще вчера такой серый, вспыхнул вдруг ярким пламенем осени, огненными деревьями под весенне-голубым небом. Весь день я ходил отравленный оранжевым пожаром. Катастрофа ощущалась как неизбежное. Безумие гладило по голове мягкой ладонью и ласково заглядывало в глаза.
Когда чёрный занавес вечера прервал сумасшедшее действо, я вскипятил чайник, заварил чай – обычный, без трав, и решил раз и навсегда покончить с наваждением. Книга, которую я отыскал на полке, никак не должна была оказаться книгой из другой действительности. Этот последний оплот безумия просто необходимо было разрушить. Спокойно раскрыв учебник в произвольном месте я увидел набор фраз похожий на упражнение: "Нельзя победить не познав. Нельзя познать не полюбив. Нельзя познать не создав. Нельзя познать не назвав". В конце страницы: "Создал Творец сущность и дал сущности имя". Всё остальное представляло собой невообразимую кашу непонятных слов.
Я листал страницы, читал фразы, понятные и бессмысленные, на родном языке и, видимо, на ликси, и даже, казалось, начал немного понимать кое-что из этой мешанины незнакомых слов. Реальность затрепетала и отступила. Быть шкафом более не представлялось возможным.
Я закрыл учебник и отдышался. В конце концов, подобную книгу могли написать люди. Я попробовал найти выходные данные, и не нашёл. Потусторонняя книга поставила меня на перепутье. Она не могла считаться доказательством иного мира, но и совсем реальной не была. У меня было два пути. Выпить лекарство, забыть которое я пытался также безрезультатно, как пытался забыть книгу. Или явиться вновь в квартиру наваждений, удостоверится, что в ней живут обычные люди и успокоится. Первый путь был разумнее. Косвенно за него выступала некая симметричность, похожесть моего отношения к лекарству на отношение к книге. Второй же путь пугал возможностью обнаружить пустую комнату в том виде как я её оставил и вновь погрузиться в пучину морока. Именно нежелание считать такую возможность реальностью и предопределило мой выбор.
Я накинул плащ и вышел из дому. Дорога была мне хорошо известна, я шагал по пустующим улицам бездумно, машинально. Я не мог позволить себе иметь мысли. Любая из них принадлежала бы этой или иной реальности, а я не знал, какова реальность на самом деле. Холодный свет фонарей, свежий осенний воздух (оставалось около недели до октября) касались моего лица. Взрыв эмоций, перевернувший моё естество в момент заката, сейчас обернулся опустошением и апатией. Почувствовав неуместную усталость, я опустился на каменный бортик городского фонтана. Из губ громадного гранитного лица стекала вода. Незрячие каменные глаза выпучено таращились на засыпающие дома.
Я опустил руки в холодную воду, набрал пригоршню и умыл лицо. По моей неосторожности, рукав плаща промок. В какой-то момент мне почудилось, что каменное лицо шевельнулось. Я пристально взглянул на него. Неподвижный гранит, сердитые складки у губ, нахмуренные брови. Я отвернулся, поднялся, чтобы идти дальше. Из-за спины меня окликнули:
– Ты, всё-таки решил вернуться?
Я оглянулся на суматошные струи воды. Лицо выражало бесконечное равнодушие. Но вот губы его чуть заметно шевельнулись, и низким тихим голосом проговорили:
– Напрасно.
Почудилось? Беспорядочное бурление воды у губ могло создать иллюзию движения, а плеск и шорох струй, усугубляемые моим воображением, могли произнести слова. Но, тем не менее, я ответил – ведь если мне почудилось, никто просто-напросто не услышал бы мой ответ:
– Почему же напрасно? – Этот путь никуда не ведёт, – на этот раз движение губ было отчётливым. – Ты ведь уже понял, что Кати не вернуть. – Понял, – согласился я. – И, тем не менее, ты опять идёшь к нам? – пророкотало гранитное чудовище. – Зачем? – Видимо, у меня нет другого пути. Я хочу понять мир, меня окружающий.
Каменные брови нахмурились ещё сильнее. Ветер сбивал брызги фонтана на моё лицо.
– Всегда есть другой путь. Ты можешь сейчас пойти домой и лечь спать. А завтра уехать в далёкую и экзотическую страну. Поверь, большая часть чудес мира за пределами этого города. Я могу даже подсказать, где искать. А то, что ты сейчас считаешь путём – таковым не является. Ты долго уже пытаешься что-либо понять, и всё без толку. Ты видишь мороки, и принимаешь их за реальность... Барельеф внезапно замолчал, и стал неподвижным. Будто весь предшествующий разговор померещился. Струи, наполненные оранжевым светом фонарей, размеренно стучали о зыбкую водяную поверхность.
– Но всё же, не всё ведь, что я видел, было мороком, – возразил я. – А что тебе проку от этого? – вновь ожило лицо. – Ты ведь не сможешь отличить наваждение от реальности. Все истины, которые ты отыщешь, завтра обернутся прахом.
Внезапно я понял, что он прав. В этом новом мире истины не было, искать её было бессмысленно. Никогда ещё я не чувствовал себя таким беспомощным. Барельеф ждал. Холодный ветер бесцеремонно сунул свои холодные лапы мне за шиворот, видимо, желая согреть их. Я поёжился. Уехать отсюда на край света к неизведанным чудесам. Реальный выход из тупика, в котором я пребывал. Пожалуй, даже слишком реальный для столь зыбкого мира.
– Почему ты так хочешь, чтобы я исчез? Мне кажется, не так уж всё бессмысленно, раз ты мне пытаешься помешать.
Лицо усмехнулось:
– Если бы я хотел тебе помешать, я бы нашёл более эффективные способы. Я просто даю тебе возможность чётко представить тот выбор, который ты делаешь. И совсем не принуждаю твою волю. Как ни странно, мне безразлично, что ты выберешь.
Я набрал в лёгкие побольше воздуха:
– Тогда, я сейчас пойду куда шёл.
Внезапно лицо из добродушного стало гневным.
– Дурак! – зло бросил мне барельеф. Брови его сдвинулись, губы сжались до такой степени, что по напряженному мрамору суетливо побежали трещины. Вода, до того свободно стекавшая из каменных уст, на мгновение замерла, не находя выхода, а в следующий момент, яростно вспенившись, хлынула через трещины рта. Каменный истукан разжал губы, и клокочущий поток извергся наружу, обдавая меня брызгами и злыми словами:
– Ну что же. Ты спрашивал как-то, почему выбрали именно Кати? Вот тебе ответ: мы бросили кости! Ну как, всё ещё хочешь поближе познакомится с людьми столь холодно решившими судьбу твоей возлюбленной? Какие еще подробности ты хочешь узнать?
Я резко отвернулся и судорожно сжал кулаки. Казалось, в одном из них бьётся моё сердце. Не оборачиваясь, ровными шагами я пошёл прочь.
Я часто заходил в пустую квартиру с чёрным ковром на полу. Хозяева не появлялись. Через некоторое время я с удивлением обнаружил, что попросту поселился в ней. По вечерам одиноко сидел на кухне, единственном помещении, в котором было электричество. Ночью располагался на мягком ковре и погружался в темноту. Изредка ко мне заходила кошка. Как она открывала, а затем закрывала за собой входную дверь, оставалось непонятным.
Работа занимала меня днем, вечером я бездумно сидел над стаканом чая, а ночью проваливался сквозь чёрный ковер в глубины снов без сновидений. Однако, мое при-родное любопытство открывало все больше и больше глаз. Ставший непонятным мир дразнил своей близостью и недоступностью.
В ночь, одну из последних ночей бесконечного лета, небо затянулось облаками, поглотившими Луну. Фонари под окнами не светили, и тьма, окружавшая меня, стала абсолютной. Почему-то темнота эта будоражила воображение. Впервые за долгое время я почувствовал себя беззащитным в пустой комнате незапертой квартиры. Тишина становилась осязаемой. Казалось, что рядом кто-то находится. Я встал, пошёл на кухню, зажёг свет. Помаявшись там некоторое время и немного успокоившись, погасил свет и вернулся к своему ковру. Лишь только лёг, страхи вновь начали своими вибриссами касаться моих ступней. Чудились шорохи, казалось, что перед самым моим лицом за-стыла звериная морда и затаённо дышит, разглядывая меня. Поворочавшись с боку на бок под её пристальным взглядом, я вновь вышел на кухню и зажёг свет. Неяркая уста-лая лампочка докидывала некоторые из своих лучиков до комнаты, в которой я спал. Этого засыпающего света хватало, чтобы прогнать несуществующих призраков. Я лёг и начал смотреть на тускло освещённый дверной проём. Глаза мои пытались закрыться, но свет на кухне временами становился более темным, побуждая искать причину этого в таинственном Некто между дверью и лампочкой. Я вновь широко распахивал глаза, кляня себя за испуг.
Только под утро, когда светлеющее небо, издеваясь, заглянуло в мои зрачки, я смог уснуть.
Следующую ночь я решил провести дома. Посидев немного на казавшейся чужой кухне и побродив между насупленными книжными шкафами, я понял, что здесь мне тоже не уснуть, взял карманный фонарик и кое-как закрыв дверь направился к моему новому обиталищу. Старое жилище считало меня чужим.
Я долго бродил по ночному городу, не решаясь войти в дом с дверью без замка. Наконец, скучающая комната радостно приняла меня в свои объятия. Как только голова моя коснулась ковра, я заснул. Ночные шорохи, призрачные или реальные, вновь разбудили меня. Всё та же тьма обступала моё тело. Нащупав под рукой фонарик и успокоившись, я опять заснул.
Влажное дыхание коснулось моего лица. Отгоняя наваждение, я протянул руку и неожиданно наткнулся на чью-то мохнатую шкуру. Панически дернувшись, я рефлекторно попытался отползти назад. Чей-то мягкий язык провёл по щеке. "Кошка!" – с внезапным облегчением подумал я, и вспомнил про фонарик. Нащупав под ладонью спасительный прибор, прошарил лучом вокруг себя. Никого рядом не было. Видимо кошка, испугавшись моей неадекватной активности, забилась в один из тёмных углов, или шмыгнула за дверь. Посветив ещё некоторое время в разные стороны, и так никого и не обнаружив, я вновь заснул.
Следующее прикосновение было еще более явственным. Что-то мягкое провело по моему лицу. Я осторожно, чтобы не спугнуть призрака-кошку, протянул руку. Мои пальцы коснулись человеческой кожи. Некто передо мной обхватил ладонями мои плечи. Я почувствовал, как дрожат пальцы, и попытался освободиться. В то же время упругое женское тело прижалось ко мне, и нетерпеливое дыхание коснулось моего лица. Мои руки обхватили чью-то талию и легли на невидимую в темноте спину незнакомки. Её губы поймали мои губы, и на какое-то время я потерял способность рассуждать. Придя в себя, я нехотя оторвал свои пальцы от нежной кожи, нащупал спасительный фонарик и резко ударил световым лучом перед собой.
Маленький неопрятный кружок света прилип к белому потолку. Передо мной, рядом со мной, вокруг меня было пусто. Я некоторое время приходил в себя от внезапно-го исчезновения телесных ощущений. Пустота вокруг начала казаться мне более страшной, чем чье-либо присутствие. Поднялся на ноги, прошёл из угла в угол. Пусто и тихо. Темнота переполнила комнату и вязкой смолой выливалась на улицу. Мокрые липкие пальцы коснулись моей спины. Выскользнувший из руки фонарик погас сразу, как только коснулся пола. Пальцы взобрались ко мне на плечи и легонько обхватили мою шею. Я стоял, боясь пошевелится, а существо из темноты некоторое время держа-лось за меня, а затем резко оттолкнулось и исчезло, хлопая крыльями.
– Пора выбираться отсюда, – сказал я вслух и, стараясь не натолкнуться в темноте на стену, направился к двери в кухню. За моей спиной раздалось хихиканье. Я обернулся, но в темноте ничего не увидел. Решив не обращать внимание на призраков, по-видимому толпившихся вокруг, направился к двери. Через двадцать шагов я еще не вышел ни к двери, ни даже к стене. Хихиканье за спиной возобновилось. Я упорно шёл вперёд, а стены всё не было и не было. Явственное дыхание и смешки не давали остановиться. Наконец, я не выдержал и побежал, ожидая с каждым шагом стену, которая ткнётся в протянутые перед собой ладони, отбросит их и наотмашь хлопнет камнем по моей груди. Но стены всё не было, и я побежал быстрее, и ещё быстрее, уже не задумываясь о столкновении с реальностью, о неожиданности и боли такого столкновения. Ковер мягко принимал в себя мои следы.
Мой бег мог бы продолжаться бесконечно долго, но я сбил дыхание. Физическая тяжесть отрезвляла. Тяжело дыша, я остановился, упершись руками в колени, посреди пространства без света и границ. Казалось, черная бесконечность растворяла меня в себе, слизывала кожу, неслышно поглощала тонкие струйки волос, лишала мышцы подвижности и воли, по атомам забирала плоть и, оставив ненужный скелет, равнодушно складывала потерявшие очертания кости на мягкое пустынное дно.
– Ну уж нет, – встрепенулся я, выпрямился и хлопнул ладонями, ощутив реаль-ность соих рук. И в тот же момент боковым зрением увидел справа от себя огонёк. Я повернул к нему голову, но огонёк пропал. И через мгновение опять зажёгся ещё правее, так, что поворота шеи уже не хватало, и я повернулся к нему всем телом. Опять темнота. И вновь он вспыхнул на периферии бокового зрения, уже ближе, дразня и заставляя крутиться вокруг собственной оси.
– Ну уж нет, – повторил я и зажмурился, погружаясь в ту самую тьму, от которой бежал еще несколько минут назад.
Но стоять с закрытыми глазами в кромешной тьме было совсем уж глупо. Я про-держался так до тех пор, пока не почувствовал себя полным идиотом. А когда поднял веки, передо мной стояла девушка. Безмятежный призрачный свет исходил от её тела, пронизывая тоненькое платьице и создавая ощущение хрупкой обнаженности. Рядом с ней, светлой и настоящей, я, погружённый во тьму, казался сам себе иллюзией, призраком из забытого сна. Насмешливым взглядом, немного исподлобья, она смотрела на меня и немного за меня, делая моё тело ещё более невидимым.
– Веда, – негромко сказала она. – Меня зовут Веда.
Девушка замолчала. Я разглядывал её лицо, смешливые уголки губ, немного раскосые глаза, то ли светло серые, то ли почти белые с затейливым тёмным рисунком радужки.
– А я..., – начал было я, но незнакомка в тот же момент коснулась ладонью моих губ и звуки растворились в моём дыхании. Но это же мягкое касание сделало губы реальными, такими же настоящими, как она сама. – Зачем ты здесь бродишь? – отняв руку и вновь взглянув исподлобья. – Я... Я не знаю. Я даже не знаю где это, "здесь". – Ты что-то ищешь? Или кого-то? – И кого-то тоже.
Девушка вновь подняла руку и провела ладонью по моей голове. Я почувствовал, потому что увидеть вряд ли смог бы, как мои волосы вспыхнули ярким светом, и стали вдруг невесомыми, окружая мою голову лёгким облаком. Её ладони провели по моему лицу, материализовав мой лоб, пытающийся нахмурится, мышцы щёк, глазные впадины и сами глаза, внезапно прозревшие и разглядевшие в окружающей темноте первозданный и беспредельный Хаос.
Жестом демиурга Веда коснулась моей груди, и я ощутил на своей коже прикосно-вение её пальцев. Неожиданно её ладонь прошла сквозь мою плоть, как сквозь видение, погрузившись внутрь тела. Мягкое, нестерпимо лёгкое касание где-то в глубине моего тела. – Забавное, – сказала Веда. – тёплое и смешное.
Внезапно отстранилась, стряхивая с пальцев прозрачные сияющие капельки:
– И кого же ты ищешь? – Так, одну знакомую.
Девушка нахмурилась.
– Тут нет твоих знакомых. Но тут есть я.
Медленными движениями, пропитанными неизбежностью, Веда обхватила меня руками. Объятие приблизило нас друг к другу, наши тела соприкоснулись. Но встреч-ное движение при этом не прекратилось. Веда проникла через мою кожу, мои мышцы дальше, внутрь, растворяясь во мне, исчезая, перемешивая нашу кровь, переплетая на-ши мысли, запутывая наше дыхание внутри наших лёгких. Сияние растворилось во мне вместе с незнакомкой. Я был настолько обескуражен, что не сразу сообразил, что вновь остался один среди темноты, в нелепой позе с растопыренными руками, распятый в пустоте Хаоса. Но именно я сейчас удерживал этот Хаос, именно я был началом творения, островком гармонии среди бесконечности.
Тьма и одиночество рухнули на меня, подмяв под себя. Я сел на ковёр, сжался и закрыл глаза. Вечность неторопливо перебирала чётки, глядя на меня. В кромешной тьме я не заметил, как глаза сами собой открылись, и обнаружил это только когда в поле зрения вновь замаячил крохотный огонёк. На этот раз он не прятался от моего взора, а настырно раздражал одни и те же клетки чёрного омута сетчатки. Я встал и пошёл к свету. Огонёк увеличивался. С удивлением я понял, что это костёр, рядом с которым сидят люди. Те заметили меня, и развернув ко мне свои лица молча наблюдали за моим приближением. Наконец я ступил в круг света. Костёр лесным теплом дохнул мне в глаза. Я оглядывал незнакомцев. Те молчали. Одного из них я узнал. То был Голем – человек с растрепанными волосами. Быстро потеряв интерес к моей персоне, он рассеянным взглядом воззрился на пламя. Рядом с ним полулежал облокотившись на локоть некий субъект с морщинистым, но вроде бы не старым лицом и любопытными смеш-ливыми глазами, иронически ощупывавшими меня. С другой стороны от Голема примостилась старуха. "Ведьма, – подумал я, – типичная ведьма". Подобные мысли уже давно не казались мне метафорами. Четвёртым был молодой человек, пожалуй, наименее интересный из всей компании. Аккуратная одежда, белый воротничок, спокойное лицо.
Никто из четвёрки, очевидно, не собирался начинать разговор. Я бесцеремонно уселся между молодым человеком и ведьмой. Кроме треска костра никакие звуки не нарушали тишину. Мягкий чёрный ковёр вокруг пламени от жара превратился в серый пепел. Сейчас он больше всего был похож на чёрный болотный мох, под которым прячется зыбкая трясина. Я поднял голову, чтобы увидеть как пламя освещает потолок. Потолка не было.
– Хороший мальчик, – неожиданно сказал сморщенный. – Пытливый. – Только жаль его, – бросил в ответ Голем. – Именно потому, что пытливый, и жаль.
Я перевёл взгляд с одного на другого, но те уже вновь замолчали. Я покосился на ведьму. Возможно, она была не так уж стара. Или... Я широко раскрыл глаза и повернулся в её сторону. Несомненно, это была все та же женщина. Только сейчас рядом со мной сидела молодая девушка. Изящные черты, чуть влажные глаза, нежный контур подбородка.
– Да, действительно жаль, – согласился сморщенный. – А не пытливого было бы не жаль? – вмешался юноша. – Ты же знаешь, я вообще против, – ответил Голем. – Так, господа, – вмешался я. – Я хочу получить от вас некоторые объяснения... – Сядь туда, – прервал меня юноша, указывая через костёр на место напротив себя. – Вот ещё, – взбрыкнул я. Сейчас я вообще был не склонен повиноваться, тем более слушаться какого-то сопляка...
Юноша повернулся ко мне и наши глаза встретились. Я вновь потерял дар речи. В тёмных зрачках отражался опытный ум, безоговорочное терпение, бесконечное прошлое, временами тёмное, временами светлое. Всё то, что никак не может отражаться в глазах молодого человека.
– Хорошо. Сиди где хочешь.
Незнакомец отвернулся к костру, и вновь повисла тишина. Я разглядывал его профиль. Отблески костра плясали на его коже.
– Расскажи, что ты чувствовал, – не поворачиваясь ко мне сказал юноша. – Когда? – Когда Кати погибла.
Темная иррациональная волна поднялась от груди к моей голове. Я вскочил на ноги, сжал кулаки и бросился на незнакомца. Мне показалось (или действительно так было), что сморщенный сделал какое-то неуловимое движение, и в тот же миг мир крутанулся под моими ногами, подменяя моего противника пылающим костром. Пламя обожгло и остановило.
– С этим понятно, – насмешливо проронил юноша за моей спиной. – А потом?
Я обернулся. Дикая ярость вдруг присмирела и устало ткнулась носом в моё плечо. Сделав несколько шагов я обошёл костёр и сел между Големом и старухой с внешностью девушки, напротив юноши с глазами старика. Мне хотелось видеть его лицо.
– Я отвечу на ваши вопросы. Но сначала я хочу спросить.
Никто не проронил ни слова. Я продолжил.
– Во первых, кто вы? – Ну, Голема ты знаешь, – ответил юноша. – Меня зовут Туссэн. Её – Берта. А вот он... Можешь называть его Мороком. – Очень приятно, – усмехнулся я. – Я о другом спрашивал. – А о чём ты спрашивал? – усмехнулся Туссэн.
Я задумался, вспоминая схожий разговор с Дядюшкой Хо. Эти люди явно любили ставить в тупик, дабы уйти от вопроса. Видя моё замешательство, Туссэн воспользо-вался моментом:
– Теперь ты скажи. Ведь раньше ты представлял мир несколько иначе, правда? Нас удивило, как легко ты принял действительность. Как ты объясняешь для себя всё случившееся?
По правде говоря, вопрос оказался неожиданным. А действительно, как я жил последнее время в мире, не соответствовавшем элементарным физическим законам, и да-же не особенно удивлялся этому, не говоря уж о том, чтобы попытаться понять? Я старательно избегал вопросов, не считая их жизненно необходимыми. Зря Голем с Мороком называли меня пытливым. Туссэн терпеливо ждал.
– Я для того сюда и пришёл, чтобы понять происходящее, – попытался я выкрутиться не солгав. – Ты не сможешь получить ответ, не научившись задавать вопросы, – немного невпопад вставил Морок.
Я рассеянно взглянул на него. Затем перевёл взгляд на Туссена:
– Я не успел ещё все обдумать. – Времени было достаточно, – отрезал Туссэн. – Я понял, что мир не таков, каким мне представлялся. – И тебе этого хватает? Тебе всё равно, в каком мире жить? И совсем не интересует, каков он на самом деле? – Почему не интересует. Я для того и пришёл сюда... – ...Чтобы понять происходящее? Ты уже говорил. Но ты даже не можешь задать правильного вопроса. Ты спрашиваешь, кто мы такие. Допустим, я отвечу – тролли...
Туссэн замолчал внезапно и выжидающе уставился на меня. Я замялся, не зная, че-го от меня ожидают. Наконец проговорил:
– Это так и есть? Вы действительно тролли? – Если я скажу да, тебя устроит такой ответ?
Я кивнул. Туссэн усмехнулся:
– А ведь я ничего не сказал. С тем же успехом я мог бы сказать вампиры, эльфы, домовые... Назвать – не значит объяснить. А тебе достаточно названия, чтобы думать, что ты знаешь ответ. – Я спросил об обстоятельствах вашего существования. Это вы ответили названием. – Правда? Спрашивая кто мы, ты попросил чтобы всех, кого ты здесь видишь, описали одним словом. А между нами больше отличий, чем сходств. Как, скажи на милость, тебе отвечать?
Создавалось впечатление, что мы говорим на разных языках. Вновь повисла тягучая пауза. Туссэн прервал её:
– Твой ум ленив. Он, как жвачное животное потребляет только привычную пищу и пережёвывает её до бесконечности, а все новое выплевывает за ненадобностью.
Вот так. Сначала пытливый, а теперь ленив и жвачное животное. После такого уничтожающего определения я даже не знал, что ответить.
– Ну ты уж совсем загрустил мальчика, – вмешался Морок. – Надоело говорить с глупцами, – отозвался Туссэн. – Зачем мы тратим время? Чтобы слушать его бессмысленные вопросы. Не так уж это и интересно. – Ты же сам вытащил его сюда – И, – продолжил за Морока Голем, – наверняка уже убедился в том, что затея пуста. – Когине эхи муна да, – непонятно ответил Туссэн, на что Голем отреагировал также туманно: – Сигита па. – Стоп, – вмешался я. – Вы сейчас что-то говорили на незнакомом мне языке. Вот вам и то общее, что вас объединяет – язык.
Голем с сожалением посмотрел на меня:
– Ты, всё же, не умён. – Но, по крайней мере, обучаем, – возразил Туссэн.
Нужно было ловить момент.
– В той реальности, в которой я жил раньше статуи не могли ходить. Это противоречит физическим законам. Как же... – Твои так называемые физические законы, – фыркнул Туссэн, – по большей части и не законы вовсе, а пустые названия. Замена непонятного словами, создающими иллюзию ответа. Как раз то, о чём мы говорили только что.
Пожалуй, я нашёл подходящее слово для описания этого субъекта: "невыносимый".
– На этот раз я задал правильный вопрос. А вы опять не ответили. – К сожалению, – неожиданно грустно отозвался Голем вместо Туссэна, – статуи действительно не могут ходить. – Но я же видел! – Это так, пустяки. До настоящего "ходить" им ещё очень далеко. – Хорошо. Тогда ответьте про Кати. Она действительно мертва? – Да, действительно, – в голосе Туссэна не было ни капли сочувствия. – Субринамо хо. – Что-что? – Ну, когда говорят "субринамо хо", – пояснил Морок, – то это значит, что-то вроде того, что сказанному можно верить. – Почему "что-то вроде того"? Это не точный перевод? – С ликси не может быть точного перевода, – улыбнулся Морок. – Почему? – Это искусственный язык. Он построен таким образом, что на нем нельзя сказать неправду. Все фразы, сказанные на этом языке – истинны. Поэтому и непереводимы на естественные языки. – Как же тогда, – вопросил я после раздумья, – вы выучиваете этот язык? – Хинда ла буту, – все также улыбаясь ответил Морок. – Впрочем, возьми почитай.
В протянутой руке Морока была книга. Прикоснувшись к теплой обложке, я взял книгу в руки и перелистнул несколько страниц. Вначале текст был вполне читаем. Первая фраза: "Доводов разума для борьбы с беспорядком стало недостаточно, и война с ним была объявлена делом чести". Но у другой корки, в конце книги, разобрать что-либо было невозможно.
– Можешь взять с собой, – разрешил Морок. – Всё равно прямо сейчас тебе не разобраться. – Спасибо, – машинально сказал я. Морок легко махнул рукой: "Не за что".
Костёр жадными пальцами пытался ухватиться за наши ноги. Треск поленьев и голоса – единственные звуки пустого пространства. Выдержав паузу, я продолжил:
– Хорошо. Сколько вас, говорящих на языке... Как его там?.. – Ликси. – Да, сколько вас таких? Я знаю уже шестерых, если не считать статуй. Вас четверо, Дядюшка Хо и девушка, которую вы послали мне на встречу.
Собеседники переглянулись. Ведьма Берта как-то неуспокоенно спросила, впервые открыв рот за сегодняшний вечер:
– Какую девушку? Где ты её видел? – глубокий грудной голос. Скорее молодой, чем старый. – Где-то здесь... По пути сюда.
Над костром повисло молчание. Голем выглядел недоумённым, Морок – равнодушным, Берта обеспокоенной, Туссэн – хитро посмеивался одними глазами.
– Веда, конечно, – спокойно бросил Морок через костёр, обращаясь по-видимому, к Берте. Та нахмурилась. Пламя потянулось к ней, и, вспыхнув снопом искр, ведьма исчезла. – И нам пора, – одновременно со вспышкой сказал Туссэн. Ты подумай на досуге, какие вопросы задавать, тогда поговорим. Ещё увидимся. – Либа гуто приденсе, Мокка, – проронил Голем, кажется, несколько сердито. Мо-рок дунул на костёр, и тот погас разом. – Э, подождите, – всполохнул я, но во тьме уже никого не было.
Неохватная усталость положила лапы на мои плечи и дохнула мне в лицо, забирая на вдохе моё дыхание. Под её тяжестью, я сел на пол, затем лёг. Сон накинул на меня свою паутину, высосав меня как муху из опустевшей телесной оболочки и бросив бес-чувственное тело на произвол судьбы.
* * *
Проснувшись, я долго не открывал глаза, решая, считать всё произошедшее сном, или нет. Наверняка вокруг меня будет пустая квартира, и полная свобода домыслов. Сердито я распахнул глаза и получил щедрую порцию тьмы в свои зрачки. Та же пус-тота, тот же Хаос. Неожиданно для себя самого я рассмеялся безмятежно и бездумно. И в тот же момент слуха моего робко коснулся еле слышный звук. Обернувшись в нужную сторону, я резво отправился сквозь тьму к тихому звону где-то вдали. Пришлось пройти довольно много, пока звук не стал громче. Чувствуя утреннюю бодрость, я помчался со всех ног сквозь радостно засвистевший воздух. Темнота уже не пугала меня, я не боялся на что-либо наткнуться, потому что знал – вокруг меня пустота, пустота до бесконечности. Теперь я слышал звон явственно, и осознал вдруг, что издавало этот звук. Не сбавляя темпа я расхохотался, и тут же захлебнулся отдышкой, вынужденно остановился, держась за грудь. Телефонный звонок манил вперёд. Продышавшись, я побежал вновь. Звонок становился всё ближе, всё буднишней. Вот он уже совсем рядом. Я встал и опустился на колени. Рука моя легла на телефонную трубку.
– Ну как, – незнакомый подростковый голос, – получил ответы на свои вопросы? – Кто это? – Ну ты дядя даёшь! Так ничего и не понял?
Насмешливое многоточие гудков.
Ладно, бог с ним. Сейчас передо мной телефон. В комнате он стоял у стены (с непонятной уверенностью рассуждал я). Значит, если бы я был всё ещё в комнате, противоположная стена находилась бы в пяти шагах за моей спиной. Ещё четыре шага направо и должна быть дверь. Я поднялся на ноги и сосредоточенно отсчитал шаги. С последним из них дверь доверчиво прижалась к выставленным вперёд ладоням.
Господа, со вчнрашнего вечера ко мне доходит не вся почта почему-то. Безобразие продолжается и сейчас. Если вы писали мне что-то, и не получили ответ, продублируйте, пожалуйста, письмо на [email protected]
На любую идею можно отреагировать двумя способами.
1. Объяснить, почему это сделать невозможно.
Ладно, не буду занудствовать. Я придумал как сделать это на голове. Без всяких гвоздиков и клея. Вся конструкция будет весить как толстое любовное письмо, не более.
Смелой даме, решившей ехать на бал с такой головой, расскажу все в подробностях. С детальными инструкциями. И помогу в установке парусов и прокладке такелажа
– Алло! Алло, я вас слушаю. Я молчал, не зная, что ответить совсем юной девушке, которая всё спрашивала: – Вас не слышно! Алло!
Я нажал на рычаг. Наверное, это было глупо. Причём глупо вдвойне.
Следующий раз я позвонил только через день. Тщательно приготовившись к разговору, я, робея, набрал номер. Голос в трубке меня обескуражил. Со мной говорил пятилетний ребенок:
– Алё. Я слушаю. – Позови маму, пожалуйста, – нашёлся, наконец, я. – А мамы нету. – Когда будет. – Я не знаю. А ты кто? – Как тебе сказать... Это сложный вопрос. – Почему? – Знаешь, я перезвоню попозже.
Я повесил трубку.
После встречи с загадочным незнакомцем я успокоился. Нельзя сказать, что я получил ответы на свои вопросы. Но я узнал, что эти вопросы, по крайней мере, имеют ответы. Теперь я мирно спал ночи напролёт, ходил на работу, общался с друзьями. Походы на сумеречные кладбища я прилежно старался забыть. Но мир, как вывернутая наизнанку перчатка, хоть и был похож на прежний, очевидно, стал иным. Мой пытливый ум, успокоившийся и оживший, пытался понять этот новый мир, найти новую логику взаимоотношения вещей и событий, взамен утерянной старой. Всё чаще возвращаясь с работы, я прокручивал в уме происшествия мокрого рассвета. И, наконец, нащупал в кармане счастливый билетик, подаренный незнакомцем. Это была моя единственная ниточка. Желая пройти путь до конца, я собирался уже съесть мятую бумажку, но, повинуясь глупому обычаю проверять чудеса, решил удостовериться в счастливости подарка.
Мне это не удалось! Совершенно невозможно было проверить, счастливый билет или нет, по той простой причине, что количество цифр на нём было нечётным! Я почемуто полагал, что во всех странах мира, вот уже второе столетие все трамвайные билеты несут на себе четное число цифр. Именно для того, чтобы среди них попадались счастливые. Весь мой предыдущий опыт подтверждал такую точку зрения. И теперь я был обескуражен. Что имел ввиду незнакомец, называя билетик счастливым? Очевидно, он вкладывал в свою фразу определённый смысл, но какой?
Я ломал голову неделю. В задачке не хватало данных. Поскольку некая мистичность сопутствовала предшествующим событиям, я попытался найти ответ мистическими средствами. Однако, попытки добыть истину с помощью нумерологии были пустыми. Нумерология крайне плохо приспособлена к работе с трамвайными билетиками в приложении к реальным событиям. Реальность оказалась настолько сильнее всех мистических манипуляций, что довольно быстро я отказался от них ввиду их полной бесперспективности.
В конце концов я осознал, что достаточно долго занимаюсь полной ерундой – пытаюсь разгадать тайны Вселенной пользуясь трамвайным билетом. Тем не менее, остаться без ответа я не мог, и потому решил посоветоваться со своим другом. Я положил изрядно потрепанную тайну рядом с телефоном, и собрался уже набрать телефон Остина, когда, скользя взглядом по загадочным семи циферкам несъеденного счастья, вдруг осознал простоту, изящество и нелепость истины. Я вернул трубку на место и некоторое время боролся с остатками разума. Затем вновь снял её и набрал номер.
Первые две попытки позвонить по номеру на трамвайном талоне не принесли мне ожидаемого откровения. Первый раз я не знал, что ответить девушке, снявшей трубку. Вторая моя беседа состоялась с агрессивным младенцем, задававшим концептуальные вопросы о моей сущности. Теперь, перед третьим звонком, я был готов к чему угодно. На этот раз, записанный на магнитофонную ленту диктор меланхолично продекламировал: "Время покрыло пылью в глубоком прошлом расставленный натюрморт, жес-токо обнажая его мёртвую натуру".
Слушая короткие гудки я машинально попытался сравнить их частоту с частотой своего пульса. Пульс явно побеждал. Я позвонил снова, желая ещё раз прослушать сентенцию, но трубку, застав меня врасплох, поднял человек:
– Алло, – довольно немолодой усталый голос. – ...Добрый вечер! – Добрый. – Мне Ваш телефон дал один знакомый. – Да, я слушаю. – К сожалению, я не знаю его имени, – господи, он примет меня за сумасшедшего. – Ну, такой, знаете, в плаще и с растрепанными волосами. – Его зовут Голем.
Кровь прилила к моей голове. Нелепица становилась реальностью, превращая реальность в нелепицу.
– Кто Вы? – резко выпалил я, и на мгновение мне почудилось, что я сказал свою реплику голосом собеседника. – А кто ты? – эхом откликнулись на другом конце провода. – Я первый спросил, – я почувствовал себя ребенком, наверное из-за обращения на ты. – Резонно, – согласился собеседник. – Вообще-то меня по-разному зовут. Например, Дядюшка Хо. – Бред какой-то, – несколько невежливо заметил я. – Бред, – согласился Дядюшка Хо. – Но ты не представился.
Я назвал своё имя. Нужно было задавать вопросы, пока со мной готовы говорить. Мне казалось, что стоит положить трубку, и чудо исчезнет, а по набранному номеру вновь окажется бездушный робот. Противореча моим желаниям, моя рука сама собой дёрнулась к рычагу, но, к счастью, нажала его лишь в воображении. И вдруг, в завершение этого иллюзорного движения, я понял, что ничего из ряда вон выходящего не произошло. Есть у этого дядюшки Хо знакомый с растрепанными волосами и со странным именем. Ну и что? Чуда не было, я лишь придумал его, потому, что оно мне было необходимо. Или всё же...
– Видите ли, – тщательно подбирая слова начал я, – со мной произошло несколько необычных происшествий... – Я знаю, – отозвался дядюшка. – Потому ты и позвонил. – Вы знаете меня? – Мне о тебе рассказывали. – Кто? – Много кто. Их имена тебе ничего не скажут.
Я замолчал в неуверенности. Нужно было спросить нечто, что сразу же дало бы мне уверенность в причастности собеседника к недавним событиям. С другой стороны, если этот Хо является случайным человеком, он примет меня за психа. Ну что же, казаться идиотом - меньшее из зол. Преодолевая внутренний протест, я выдавил:
– ...Скажу конкретнее. Я видел призрака. – Ты ошибся мой друг. Призраков не существует.
Моё дыхание перехватило. Как, и это всё? Этот человек, который мог оказаться мистическим существом, был всего-навсего человеком? И он ещё будет учить меня, что может быть, а чего быть не может?!! Накопившееся напряжение хлынуло потоком злых фраз:
– Да что вы смыслите во всём этом! Я вам говорю, что видел, а вы тут умничаете, что я не мог этого видеть! Сам знаю, что не мог. Но видел же! – И всё же, – терпеливо отозвался Хо, – призраков не существует.
В ярости я швырнул трубку на рычаг. И тут же неразумно и непоследовательно схватил её снова. Но медитирующий гудок уже начал погружение в вечность. Я сидел и разочарованно слушал его бесконечное "ом-м-м-м-м..." Только-только, я нашёл тропинку к тайне, и вдруг – "призраков не существует". Я положил трубку и побрёл в комнату, прочь от телефона. Опустив своё тело в кресло, я закрыл глаза и расслабился. Взбаламученное сердце медленно покрывалось ледяной корочкой. Разные кусочки моей жизни, реальные и нереальные возникали в моём сознании, перемешиваясь друг с другом в Кровавую Мэри. Очередное всплывшее из глубины воспоминание гейзером взорвало нетолстый ещё слой льда, и заставило меня вскочить на ноги. Я же слышал уже: "призраков не существует"! И не один раз! Это говорил тот самый Голем, если его, конечно и вправду зовут так. И ещё кто-то... Кто же...
– Чёрт! – воскликнул я вслух, и направился к телефону.
Дрожащими от нетерпения пальцами я набрал номер.
– Алло. Остин? Привет! – Привет! – Слушай, помнишь, ты мне как-то сказал, что призраков не существует? – Ну, может быть. – Не может быть, а точно! – Ну, допустим, и что? – Ты что имел в виду?
Некоторое время Остин молчал. Затем с сомнением спросил:
– С тобой там всё в порядке? – Как тебе сказать, – я задумался. – Ладно, спасибо. – Э, постой! Не вешай трубку. За что спасибо-то? – Приятно поговорить с обычным человеком. – А с кем ты ещё говоришь? С кем-то необычным? – Да нет. Сам не знаю. Просто он тоже это сказал. Про призраков. – Кто он-то? – Дядюшка Хо. – Какой ещё дядюшка? – Ну просто человек по случайному номеру. – Так. Слушай, давай я к тебе подъеду. Нет, сейчас уже поздно. Давай завтра? – Там видно будет. Не беспокойся, со мной всё хорошо. Я тебе потом объясню. – Ну-ну. Звони если что.
* * *
Я понял, что мне необходимо отвлечься от всех этих чудес. Последнее время я совсем разучился понимать, что соответствует обыденному положению вещей, а что выходит за его рамки. А понимать это было необходимо. Я спрятал билетик подальше и запретил себе на неделю вспоминать о нём. Летнее солнце наполняло мир каким-то своим, расслабленным и безмятежным смыслом. Я ходил на работу, по вечерам пил чай и читал книги. А потом, окончательно успокоившись, пошёл в ближайший парк, сел на скамейку и начал размышлять.
Было совершенно очевидно, что мир не соответствует моим прежним представлениям о нём. Или я свихнулся, и мне попросту кажется, что мир не такой как обычно. Или ещё интереснее. Я свихнулся, и потому мне кажется, что мир должен быть иным, а на самом деле разгуливающие статуи – в порядке вещей. Этот вариант был, по крайней мере, оптимистичнее. Из двух последних возможностей следовало, что мне пора в психушку. Поразмыслив, я решил, что в сумасшедший дом обратиться никогда не поздно, а, следовательно, лучше, оставаясь на свободе, разузнать о новом мире как можно больше. Умиротворённый рассуждениями, я встал со скамейки и отправился домой добывать истину.
Дома, я поставил телефон рядом с креслом, и, не торопясь, набрал счастливый номер.
– Алло! – трубку опять взяла девушка. – Добрый день! Мне нужен дядюшка Хо. – Его нет сейчас. – А когда он будет? – Не знаю. Но всё, что нужно, можно узнать у меня. – Нет, я бы хотел поговорить с дядюшкой Хо. Я позвоню попозже.
Я повесил трубку. Путано излагать свой абсурд незнакомому человеку не хотелось. Нужно было подождать, и перезвонить через пару часов. Зелёные ветви за окном раскачивались, словно дирижёрская палочка. Шелест листвы складывался в незатейливую мелодию. Сидя в кресле, я лениво наблюдал через окно за этим бесконечным концертом. Сам того не замечая, я начал засыпать. Колыхавшиеся ветви становились призраками знакомых, но забытых друзей. Призраками, которых не существует.
Встрепенувшийся телефон прозвучал звонкой оплеухой. Не родившийся ещё сон рассыпался осколками ёлочных игрушек. Я спешно схватил трубку.
– Ты хотел говорить со мной? – вопрос застал меня врасплох. – Извините, кто это? – Я – дядюшка Хо. – Ах, да, конечно. Подождите секунду...
Некоторое время я судорожно пытался причесать свои мысли, но парадного вида они так и не достигли.
– Да, я хотел поговорить с Вами. Видите ли, Вы мне можете помочь решить... – Могу. – Не перебивайте, пожалуйста. С Вами можно встретиться? С Вами и Големом. – Про Голема лучше у него самого спроси. А со мной... Зачем со мной встречаться, я и по телефону всё скажу. Если конечно у тебя есть конкретные вопросы. А если нет, то и встреча не поможет, только время уйдёт впустую. – Хорошо, по телефону. Во-первых, Голем действительно голем? В смысле, это искусственный человек? – Нет, конечно. Его просто зовут так. Да и то не всегда. И не все. – Ладно, – я собрался, наконец, с мыслями. – Кого я видел в парке, похожую на Кати? – А я откуда знаю? – Ну, хорошо, – вроде пока меня не считали идиотом. – Тогда такой вопрос. Вы – человек? – В каком смысле? – Ну, скажем, в биологическом. – Всё равно не понимаю. – У Вас есть сердце, почки?.. – Нет. – Ага. А у Голема? – Не знаю, я его не вскрывал. – И много таких, как вы с Големом? – То есть? Мы с Големом разные. – Ладно, много таких, как Вы. – Очень много. Или никого, смотря, что ты имеешь ввиду.
А что я имел ввиду? Для описания неизвестных понятий мне явно не хватало слов. Было ясно, что кроме обычных людей в этом мире существует ещё некто, но как этих некто обозначить?
– Между Вами и Големом есть что-то общее? – Да. – Что? – Рождение. – Как это? – Мы – братья. – И при этом он человек, а Вы нет? – Я не говорил, что он человек. – А кто же он? – Он – Голем.
Кажется, разговор зашёл в тупик. Собеседник мой оказался на редкость терпелив. Так безропотно отвечать на большое количество глупых вопросов. Я бы не смог.
– Извините, что я спрашиваю. Я просто хочу понять Вас. Расскажите что-нибудь о себе. – Знаешь, мне сейчас некогда, давай в следующий раз.
Ну вот, а разговор так удачно складывался.
– Подождите. Давайте всё-таки встретимся и спокойно поговорим. Заходите ко мне в гости, или если так будет удобнее, я к Вам. – Ну, если так хочешь, пиши адрес.
* * *
Третий этаж. Лифт, запертый в клетку, и потому невесёлый и недружелюбный. Дверь. Обычная дверь. Хотя... Некоторое время я пытался понять, что такого особенно-го в этой двери. И, наконец, понял. Дверь была без замка. Ну, без замка и без замка. Я ведь решил не удивляться. Ладонью коснулся мягкой и шершавой обивки, и толкнул от себя. Дверь бесшумно отворилась. Короткий коридор, туалет, ванна. Всё как обычно. Комната. Выйдя на середину, я недоумённо огляделся. Комната была совершенно пуста. Лишь ковёр под ногами. Чёрный ковёр, серые стены, белый потолок создавали ощущение какой-то странной изысканности, нежилой, и в то же время уютной. Хозяев не было, но, судя по отсутствию пыли, комната была обитаема. Послонявшись немного из угла в угол и постояв у окна, я уселся на пол, облокотившись спиной о стену. Надежда на скорую встречу с дядюшкой Хо не оставляла меня.
Солнце опускало за дома своё грузное тело. Уставшие от жары улицы лениво сворачивались кольцами сытого удава. Тишина, просачиваясь в комнату сквозь стёкла, наполняла тело покоем. Неясная тень у двери привлекла моё внимание. Чёрная изысканная кошка смотрела с порога большими жёлтыми глазами. Я вопросительно посмотрел на неё в ответ. Кошка неторопливо закрыла глаза, вновь их открыла, и мягко ступая чёрными лапами по чёрному ковру, направилась к противоположной стене усевшись там в позе египетской статуэтки.
– Ну как, скоро хозяева появятся? – спросил я.
Кошка равнодушно взглянула на меня и начала умываться.
Сонное солнце, неуклюже опрокинув стакан с вишнёвым соком на приготовленную постель, брезгливо коснулось мягких облаков у горизонта. В комнате становилось темно. Я встал, чтобы включить свет, и только сейчас понял, что в квартире нет не только ламп, но и выключателей и даже розеток. Подойдя к окну, я уложил светило в кровать, а затем вновь вернулся к стене. Так мы с кошкой и сидели у противоположных стен, глядя друг на друга, потому, что некуда было смотреть.
Среди ночи я внезапно проснулся (оказалось, что я так и заснул сидя у стены). Низкая луна разложила на потолке хитроумный пасьянс из прямоугольных пятен и замерла, задумавшись над следующей картой. Проехавшая под окнами машина попыталась перетасовать колоду, впрочем, безуспешно. Тишина, наполнявшая комнату, лишала подвижности. Взглянув напротив себя, я вздрогнул. Два светящихся жёлтых глаза не мигая разглядывали меня. Спасаясь от этого взгляда, я закрыл глаза, и почти сразу же вновь уснул.
Когда я проснулся во второй раз, небо над горизонтом посветлело. Вороны ехидно кричали за окнами. Кошка у противоположной стены спала, свернувшись клубочком. Я потянулся, растягивая затёкшие мышцы. В такое время суток хочется спать особенно сильно. Проще всего было вытянуться на мягком ковре, но, почему-то, это казалось неприличным. Я уселся как можно удобнее и вновь заснул.
Истеричный телефонный звонок подбросил меня, поставил на ноги, и лишь потом разбудил. Не открыв как следует глаза, я пошёл на звук и обхватил ладонью телефон-ную трубку. Детский плаксивый голос не позволил мне даже сказать "Алло":
– Я всегда так делаю. А он мне сказал: "Она моя". А я ему сказал, нет, моя. Он мне говорит, ты просто глупый испорченный ребёнок, а я говорю сам ты глупый...
Истерика сменилась короткими гудками. Я недоумённо посмотрел на трубку, с трудом осознавая где я. Оглядев комнату, я попытался вспомнить, был здесь вчера телефон или нет. Оказалось, что моя память не занимается подобными пустяками. Свернувшаяся кошка недовольно глядела на меня из-под лапы. Я медленно положил трубку на рычаг, и в тот же момент телефон вновь затрезвонил.
Тяжёлое дыхание из трубки коснулось моего уха.
– Алло, – нерешительно сказал я.
Дыхание хрипнуло, последовало несколько вдохов и выдохов, и лишь затем появился голос:
– Если ты будешь перебивать... – три вдоха и выдоха, –...я не буду говорить...
Я закрыл рот и стал ждать. На том конце воздух нехотя, цепляясь за ближайшие предметы, входил в лёгкие моего собеседника, и, путаясь там, с трудом выходил обратно.
– Я... родился... далеко отсюда... И однажды... понял, что там... мне не будет хорошо... Тогда я ушёл... Я говорил с людьми, пытаясь понять... где хорошо... Но они говорили глупости... Или я был слишком умён... Наконец я понял... что мне нужно идти не куда-то... а откуда-то... Оттуда, откуда я был... И я уничтожил мир, в котором жил... Я смёл эти жалкие картонные домики, разорвал в клочья всех этих псевдолюдей живущих в чёрных клетках покрытых чёрными коврами... Я растоптал Солнце, пытавшееся своими комичными протуберанцами ухватится за жизнь. Луны и планеты разлетались вдребезги как ёлочные шары... А потом я сел на пустую землю... и заплакал... Я лёг... на бесплодную скалу... и умер... Моё мёртвое тело... стало... почвой... Мои... седые волосы... вросли как корни... в эту почву... Из моих высохших слёз... получилось небо... А из моей чёрной мёртвой души... возникли люди...
Голос замолчал надолго, чередуя сопящие вдохи с хриплыми выдохами. Я поймал себя на том, что тоже начал дышать так же. Стряхивая чужую плоть я попытался сказать:
– Послушайте, кто...
Но в этот момент дыхание оборвалось бесконечным рядом гудков. Я опустил трубку, уже догадываясь, что произойдёт в следующий момент. Действительность согласилась с моим пророчеством и аппарат задребезжал не позволив мне даже отпустить его. Я лёг на пол рядом с телефоном, устроился поудобнее и поднёс трубку к уху.
– Он позвонил мне случайно, – сказала девушка, – Хотел позвонить какой-то своей знакомой, я даже не узнала, как её звали. Он сказал, извините, я ошибся. А я ему говорю, что ошибка, это тот выбор, правильность которого мы ещё не осознали. Он засмеялся, и сказал, что я слишком самоуверенна, с чем мне пришлось согласиться. Я часто соглашаюсь с собеседниками, хотя они это не всегда понимают. Мы говорили несколько часов. Я заставила его признаться в любви. Когда мы расставались, он пообещал перезвонить. Он не подумал, что не знает моего телефона. Я могу сама перезвонить ему, но сделаю это позже, когда он вновь будет с той, имени которой я не знаю. Так получится интереснее.
На этот раз я даже не стал класть трубку. Я нажал рычаг, и, не дав звонку развернуться во всю свою длину, отпустил. Опять ребёнок. Постарше. Девочка.
– Я видела сон сегодня. Я на корабле, и чёрная крепость посреди моря. Нас несёт прямо к крепости сильный ветер. И вдруг у горизонта – корабль. Пиратский корабль! Он идёт к нам под всеми парусами. Чёрная крепость, место нашей ожидаемой гибели, становится неожиданно местом нашего спасения. Мы спешим к ней, но пираты быстрее. Они всё ближе и ближе, его мокрый и скользкий борт почти касается нас, нависает над нами, ударяется в доски нашего корабля. Доски скрипят визгливо, я чувствую удар, и оба судна разлетаются щепками перемешивающимися между собой – свои с чужими. В облаке этих щепок я упала в холодную воду. Промокшая одежда обхватила моё тело, мешая пошевелится. Тяжелые ладони моря обняли меня...
Гудки, рычаг, звонок. Мужчина, несколько нетрезвый и, судя по голосу, небритый:
– Я не позволю всяким там... Слышишь меня? Так слушай! Ещё раз увижу тебя у моего забора, пеняй на себя. Я твою физиономию по этому забору и размажу. Будет вся рожа у тебя в соплях. Понял, щенок? Тебя и кошку твою! Об стену! Чего молчишь?
Я не успел открыть рот, как гудки вошли в моё ухо и застряли где-то в горле. Голова несколько кружилась. Я нажал рычаг. Новый голос в трубке заставил меня вскочить на ноги:
– Привет! Помнишь меня? Но помнить-то нечего. Нет меня, может, и не было вовсе, – голос смеялся.
Я не успел выдохнуть имя, когда всё моё существо рассыпалось мелкой дробью коротких гудков. Моё бедное влюблённое сердце.
Отдаю идею даром, только потому, что сам не могу воспользоваться. (тот исчезающе редкий случай, когда я жалею, что я не барышня. Сам бы я, если бы был дамой, только ради такого на голове - поехал бы на этот бал ). Хотя нет, не даром. За полонез!
Если вы это сделаете - все кавалеры - ваши. По крайне мере, очевидно, что вы попадете в объективы всех фотоаппаратов, и не один раз
Очень в тему, на мой взгляд И сделать не так уж сложно - парик плюс кораблик. Хронологически они были несколько раньше - в 18 веке. Но в конце Я думаю, поскольку в тему бала, можно попросить Элану сделать исключение для такой прически
Сегодня в 7 утра наблюдал как дворники убирают лопатами снег. Если учесть, что лег я в 5, то стнет понятным, почему для меня было очевидным, что собранный снег погрузят на грузовики и увезут на Северный Полюс. А когда таким образом уберут весь снег, наступит весна.